Письмо Софьи

Софья быстро оглянулась и, обнаружив, что ее защитником оказался Призванов, почувствовала невольную досаду. Наглый оборванец и его сообщник еще пытались выкрикивать угрозы, но как только Призванов обнажил саблю, тотчас присмирели и бегом устремились в лес.

– Видите, как обманчива бывает тишина, – обратился Даниил к Софье. – Мир еще не наступил, и вам следует быть осторожней. Не бродите по окрестностям в одиночку. Хорошо, что я догадался выйти вслед за вами. Ведь французским солдатам сейчас не хватает не только хлеба; они голодны также и на женщин. Наверное, вы могли это заметить и в Москве?

Он пытливо посмотрел ей в глаза. Призванов знал из разговора с Эжени об интендантском офицере Шарле Фулоне, который спас девушку от бандитов и потом опекал ее во время болезни. Однако ни Эжени, ни кому-либо другому не было известно о той ночи, когда Софья поневоле сблизилась с Шарлем. Но сейчас девушке показалось, что Призванов о чем-то догадывается. Во всяком случае его взгляд был таким пронзительным, прожигающим, словно хотел выпытать все до конца. «Какое ему дело до моих подробностей?» – подумала она с досадой, а вслух ответила:

– Знаете, в Москве я мало обращала внимания на французов, я старалась прятаться от них.

– Но все-таки один из них был вашим спасителем?

– Так получилось.

– Но при этом вы совсем не думаете о нем и не горюете? Что ж, оно и понятно. Ведь все ваши мысли занимает несравненный Юрий Горецкий.

– Только не надо говорить с насмешкой об этом благородном человеке, которого я все еще люблю! – Софья гордо вскинула голову и сама себе показалась героиней какой-то драмы.

– Вы считаете его благородным только потому, что он предложил вам руку и сердце, невзирая на ваше происхождение?

– А этого мало? Ведь только благородные люди способны на искренние чувства. Вам этого не понять, вы ведь любите одного себя, а с другими тешите свое тщеславие.

Софье показалось, что Призванов вздохнул. Во всяком случае он немного помедлил с ответом, и слова его прозвучали для нее неожиданно:

– Хочу отрезвить вашу наивность с позиции своего житейского опыта. Так вот. Скорей всего, Юрий Горецкий любил не столько вас, реальную девушку, сколько свою прекраснодушную мечту, свой благородный порыв. Он начитался модных книг и вообразил себя их героем. Поверьте мне, долго бы его чувство к вам не продержалось. Он даже не смог бы защитить вас от своего окружения: семьи, знакомых, родственников. Для того чтобы смотреть в глаза реальности, надо быть человеком зрелой души. А он еще даже не научился смотреть в глаза противнику. Вот когда научится тому и другому и при этом будет по-прежнему предлагать вам руку и сердце, – тогда можете быть уверенной в его чувствах.

Софье вдруг подумалось, что в словах Призванова есть резон, но именно это ее больше всего и раздосадовало.

– Никогда так не говорите о Юрии! – заявила она, сердито блеснув глазами. – Если сейчас я и выслушала ваши ядовитые слова, так лишь потому, что обязана вам, ведь вы только что меня спасли. Но в следующий раз даже слушать не стану.

– А вам досадно, что именно я сейчас оказался вашим спасителем? – спросил он с неопределенной улыбкой.

– Да, вы угадали. Я бы не хотела быть вам чем-то обязанной.

– Но вам придется с этим смириться. Боюсь, что на протяжении нашего неблизкого пути моя помощь вам не раз еще понадобится.

– А я очень надеюсь обойтись без вашей помощи.

– Но это не зависит от вас. Впрочем, как и от меня. Однако пойдемте в дом, чай остынет.

Уже через несколько дней девушке пришлось убедиться в правоте слов Призванова. Мало того, что он, как главный в отряде, заботился о безопасности, ночлеге и пропитании своих спутников, так еще и вновь стал спасителем Софьи, хотя она предпочла бы видеть в этой роли кого угодно другого.

Случилось это, когда путники были в районе Смоленска. Двигались они намного южнее города, однако и на этой дороге им то и дело попадались одинокие французские офицеры и солдаты, похожие скорее на тени, чем на живых людей. Уже ударили морозы, но эти несчастные брели полураздетые, накрытые тряпками и рогожей, часто обвивались соломой и надевали на голову ранцы вместо шапок. Иные убегали при виде русских офицеров, а другие, напротив, требовали, чтоб их взяли в плен. Софья отворачивалась, чувствуя невольное сострадание, а сидевший рядом корнет Чижов говорил:

– Наполеон расстреливал наших пленных, когда ему нечем было их кормить. А мы его отставших солдат не убиваем, просто не беремся их содержать, потому что сами не имеем средств.