Письмо Софьи

Софья, услышав за спиной смешок, оглянулась на ехавших следом офицеров и заметила, что те переговариваются, поглядывая на нее и Призванова. «Что они думают обо мне?» – мелькнула у нее мысль, и девушка невольно нахмурилась. Два этих офицера – уланский поручик Киселев и капитан пехотной роты Луговской, были не очень молоды и как будто доброжелательно к ней настроены, и все же она испытывала неловкость, замечая игривое любопытство в их взглядах. Разумеется, женщина в мужском отряде, да еще знакомая известного ловеласа Призванова, не могла не наводить их на определенные выводы. «Да что страдать, все равно моя репутация безнадежно испорчена», – подумала она с какой-то фаталистической бесшабашностью, усвоенной ею в смутные дни войны.

Словно угадав ход ее мыслей, Призванов вдруг заметил:

– Кажется, вы опасаетесь, что я опять вас чем-то скомпрометирую? О, напрасно. Сейчас не до этого, сейчас наша главная забота – без потерь добраться до Вильно. Впрочем, стычки с противниками по пути нам почти не грозят, ведь французы уже отошли на запад. Наша армия их преследует, двигаясь параллельно по южной дороге и не вступая в общее сражение, а казаки Платова буквально сидят у них на хвосте и не дают им отдыха на ночлегах. Так что если мы где и встретим каких наполеоновских вояк, то разве что усталых и голодных оборванцев, которым уже не до сражений. Но чаще будем натыкаться на мертвых, чем на живых.

Софья отвернулась от Призванова и тут же вздрогнула, увидев на обочине дороги несколько полураздетых трупов, которые, судя по обрывкам мундиров, при жизни были французскими солдатами. Черные отъевшиеся вороны кружили над ними, нарушая тишину зловещим карканьем.

– Да, граф, ваши слова подтверждаются, – пробормотала она, поеживаясь и отводя взгляд от мрачной картины.

– Увы, барышня, вам придется к этому привыкать, – вздохнул собеседник. – Боюсь, что дальше будут еще более неприглядные зрелища. Может, все-таки вернетесь, пока не поздно?

Софья, не заколебавшись ни на секунду, твердо заявила:

– Нет, я своего решения не изменю. Если не поеду в Вильно и не увижусь с Ольгой Гавриловной, то никогда себе этого не прощу. Не бойтесь, я не буду вскрикивать и падать в обморок, как кисейная барышня. Вы ведь сами сказали, что я плебейка, дочь мужички, и, значит, мне не полагается быть чувствительной.

– Помилуйте, Софья, я не называл вас плебейкой, – возразил Призванов. – И я совсем не огорчусь, если вы проявите присущую женщинам чувствительность. Но, впрочем, могу вас немного успокоить: когда мы минуем Бородино, то свернем южнее, на проселочную дорогу, там не было боев и трупов будет меньше.

– А раньше, до Бородина, нельзя свернуть?

– Можно. Но поймите меня правильно, – тут он оглянулся на следовавших чуть позади солдат и офицеров, – эти люди были ранены в Бородинской битве, они хотят перед отъездом на запад, перед возможной гибелью в дальнейших боях, еще раз взглянуть на те места, где сражались, были героями, теряли своих товарищей. Пусть вам не кажется странным такое желание.

Софья молча кивнула и мысленно приказала себе набраться мужества и выдержки. Они ей действительно понадобились, когда через день отряд приблизился к Бородинскому полю, усеянному все еще непогребенными трупами людей и полуобглоданными останками лошадей, возле которых рыскали бродячие собаки. Эта печальная картина смерти дополнялась обломками оружия, доспехов и боевых барабанов, напоминавших о воинственном честолюбии тех, кто привел солдат к месту кровавой битвы.

– Вот наш редут, самый высокий! – крикнул Чижов, высовываясь из повозки. – Нам больше других досталось.

– Мы с ними дрались у этого редута – батареи Раевского, – кивнул Призванов на следовавших за ним солдат и офицеров. – Здесь происходил самый жаркий бой. Это страшное место, но воины вспоминают его с гордостью.

Осень грозила ранней зимой, и землю уже начали прихватывать заморозки, но, несмотря на холод, от места побоища исходил смрад разложения, и Софья, борясь с тошнотой, прижала к лицу платок. Призванов, заметив состояние девушки, предложил ей перебраться в повозку, и на этот раз она не отказалась.

Теперь ее соседом оказался корнет Чижов – юноша лет семнадцати, который, однако, усвоил повадки бывалого вояки и старательно ими щеголял. Когда отряд отъехал подальше от страшного поля и Софью перестало тошнить, Чижов принялся рассказывать ей о Бородинском сражении и, между прочим, сообщил, как он сам, когда под ним убили лошадь, остался пеший среди неприятелей, и трое польских улан кололи его пиками, а он отбивался саблей и, наверное, погиб бы, если б ему на помощь не подоспел ротмистр Призванов, за которым корнет теперь готов идти в огонь и в воду. Юноша, видимо, ожидал, что Софья тоже похвалит его командира, но вместо этого она спросила о судьбе той артиллерийской бригады, в которой служил Юрий Горецкий; однако Чижов об интересующем ее предмете ничего не знал.

Повернув в южном направлении, отряд к вечеру добрался до деревеньки сравнительно уцелевшей, где в приходскую церковь уже вернулся батюшка, который и приютил путников.