Письмо сыну

Придется идти инструментом с другой стороны сердца навстречу пальцу.

Какая неудача! Не повезет, так дома лежа споткнешься.

Я накладываю кисет. Держу швы в турникете (инструмент такой). Андрей вставляет инструмент.

Фьить! Опять дало! Здорово кровь дает из сердца. Редко видишь такое. Какая силища! В один миг заливает. Большая кровопотеря. Это даром не пройдет.

— Ребята! Скорей! Зрачки расширяются. — Это анестезиологи нам.

Владлен ориентируется. Определяет пальцем, где инструмент.

Сердце сокращается слабее.

— Инструмент пошел в аорту. Переставляю.

Сердце сокращается еще слабее.

Анестезиологи свое:

— Зрачки широкие!

— Порок устранен. Убираю инструмент.

Устранен! А сердце-то не работает!

Я держу турникет. Затягиваю. Андрей держит наготове иглу. Он должен зашить рану сердца.

Сердце не сокращается.

О давлении и пульсе не спрашиваем — и так ясно.

Рану заткнули пальцем.

Массаж сердца.

Слушаем.

— Зрачки сужаются!

Сердце сокращается.

О давлении и пульсе все еще не спрашиваем.

Зашиваем сердце. Зашивает Андрей. Ему беспрерывно обтирают лоб.

Для чего штыку ложбинка? Чтобы кровь стекала. А на спине ложбинка для пота.

Прорезался шов!!!

Не повезет, так…

Сердце в этом месте изрядно разорвано.

Снова шьем.

Сердце сокращается слабее.

— Зрачки расширяются! Опять!

Шьем сердце.

— Делайте массаж. — Это снова анестезиологи.

Я:

— Отстаньте! Мы же видим сердце.

Сердце сокращается еще слабее.

Шьем сердце.

Сердце не двигается. Шьем сердце. А с другого его конца палец еще в сердце. Одна рука Владлена для работы сейчас потеряна. Там еще придется шить.

— Зрачки широкие! На периферии кровотечения нет.

Конечно, нет кровотечения: сердце не двигается, кровь не гонит. Ее просто нет на периферии.

Шьем сердце. Оно недвижно, а мы шьем. На спокойном сердце, на остановившемся легко работать.

Зашили!!!

Массаж!

— Зрачки сужаются!

Массаж продолжается.

— Зрачки хорошие. На сонной артерии есть пульс.

Сердце работает.

Ну, теперь самое сложное. Положить зажим, как обычно, уже ясно — нельзя. Все же попробуем. Ему бы и вынуть палец, когда сердце не двигалось. Спокойно и удобно.

— Я выну палец, а вы накладывайте зажим. Внимание! Выхожу! Зажим у меня в руках. Палец вышел. За ним поток. Сердце-то уже работает. Кладу зажим. Кажется, наложил.

— Сушить тупферами! Большие тупфера готовьте.

Сушим. Тупфера — это зажатые в инструменты марлевые салфетки. Большие салфетки больше крови в себя вбирают.

Сушим.

Из-под зажима хлещет.

— Отсос!

Дыру зажал пальцем.

Завязываем под зажимом.

— Наложи нитку! Затягивай. Снимаю зажим.

Завязали. Но все-таки где-то сандалит кровь.

Опять палец в дыру.

Опять зажим.

Опять завязываем.

Опять кровь идет.

Сушим. Надо все рассмотреть. Нельзя вслепую.

— Зрачки расширяются опять.

Сердце слабеет опять.

Сушим.

Дыра на предсердии.

Владлен шьет. Ему неудобно с его стороны. Плохо шьет.

Андрей шьет.

Сердце еще слабее.

— Зрачки широкие!

Андрей шьет. Я вяжу. Сердце стоит.

Массаж. Адреналин в сердце. Массаж.

Сердце лучше…

— Зрачки сужаются. Начало кровить из периферических артерий.

Сердце работает.

Опять кровь из предсердия. Боже! Да что же это! Черт возьми! Сил уже нет.

Опять сушим. Опять шьем.

Сердце работает сносно.

Больше кровь не идет. Все зашито. Все дыры. Сердце сокращается.

— Перестанем работать на минутку. Пусть оно разработается. Пусть отдохнет от нас. (А мы от него.)

— Как она?

— Давление 80.

Зашиваем перикард.

— Давление 100.

Зашили перикард.

— Давление 120 на 80!

Вокруг народ. Здесь шеф. Хорошо, что он не подходил с вопросами или советами. Он бы только смутил нас. Помочь все равно бы он нам не мог.

Все идет на лад.

— Ты можешь руки свои убрать к… — Это Андрей мне.

— Андрей! Ты вяжешь или спишь? — Это Владлен.

— Может, заткнетесь!

Кто-то вдруг вздумал советы давать. Андрей шипит на кого-то и говорит нам:

— Самое интересное, что дураки удивительно разнообразны. Никогда не знаешь, что они выкинут.

Кто-то:

— Вы, ребята, героически работали.

Андрей:

— Без героизма было бы лучше.

— Да, если бы все было спокойно и нормально — не нужен никакой героизм.

Наши головы сомкнуты над раной, и мы что-то бормочем друг другу.

Когда ее перевозили в палату, мы шли рядом.

Жалко ее отпускать одну.

Ей, как и мне, 35 лет. Тяжело ей.

Может быть, и мне в 35 лет поздно начинать оперировать сердце? Очень страшно. Такая петрушка, как сегодня, бывает редко. Но уж если нарвешься! Кошмар! Это для более молодых! Или более привычных. Или равнодушных.

Впрочем, если втроем, тогда можно.

Не так страшно. Не так.

РИСК

— Ну, а теперь что?

— Теперь жду, что будет дальше. Не выхожу из отделения.

— Шеф-то как?

— Стараюсь на глаза не попадаться.

Громадный, неправдоподобный рост. Такой большой человек должен быть только хорошим. Если при таких размерах да еще быть плохим, было бы нечто фантастически ужасное. У него хорошая, умная голова. И какие руки!.. Я всегда получаю удовольствие, глядя, как он оперирует. Большие, правильные руки. Они хоть и большие, но я не могу сказать — сильные. Хотя они наверняка сильные. Богом данный хирург. Такие, наверное, редко рождаются.