Письмо Виверо

— За нее нельзя назначить цены как за музейную коллекцию. Но если Гатт разделит все на части и будет продавать их отдельно, тогда, возможно, он сможет выручить еще полтора миллиона долларов.

Я хмуро посмотрел на Фаллона.

— И вы имели безрассудство утверждать, что в Уашуаноке нет никакого золота. Мы знаем, что Гатт способен осознать ценность наших находок и то, что он может продать их через Джеррисона. Так что же нам теперь делать? Просто отдать их в руки Гатту, когда он придет сюда со своими головорезами?

— Я думаю, что при сложившихся обстоятельствах будет лучше обсудить этот вопрос с остальными, — сказал Фаллон. — У вас есть для этого силы?

— Со мною все в порядке, — ответил я и спустил свои ноги с кровати.

Совещание проходило в мрачной и гнетущей атмосфере. Я рассказал свою историю, и после нескольких минут недоверчивого непонимания мне удалось вбить в их головы сознание того, что мы в опасности. Фаллона, разумеется, не пришлось убеждать, но Поль Халстед, как всегда, во всем противоречил.

— Все это звучит весьма неправдоподобно, — заявил он со своим обычным высокомерием.

Я взорвался.

— Вы хотите сказать, что я лгу?

Фаллон предостерегающе опустил свою ладонь на мою руку. Халстед сказал:

— Нет, но я думаю, вы преувеличиваете — и используете свое воображение.

Я предложил ему:

— Тогда попробуйте прогуляться по джунглям. Если пуля воображаемая, то она не причинит вам вреда, когда вы на нее нарветесь.

— Я уверен, что вы могли сделать больше для того, чтобы помочь бедняге Ридеру, — сказал он.

Я перегнулся через стол, чтобы схватить его, но он резко отпрянул назад.

— Довольно! — рявкнул Фаллон. — Поль, если вы не хотите предложить ничего конструктивного, держите рот закрытым.

Кэтрин Халстед неожиданно в первый раз при всех атаковала своего мужа.

— Да, заткнись, Поль, — сказала она резко. — Меня уже тошнит от тебя.

Он посмотрел на нее с недоверчивым изумлением.

— Ты снова приняла сторону Уила? — спросил он оскорбленным тоном.

— Здесь не существует сторон — и никогда не существовало, — ответила она ледяным тоном. — Если кто-то и имеет склонность преувеличивать, то это не Джемми. — Она посмотрела на меня. — Мне очень жаль, Джемми.

— Я тебя не просил за меня извиняться, — вспыхнул он.

— А я этого и не делаю, — сказала она с твердостью, способной резать как алмаз. — Я извинилась перед Джемми за свое собственное поведение — за то, что не слушала его раньше. А теперь просто заткнись, как тебя попросил профессор Фаллон.

Халстед был настолько удивлен этой атакой с неожиданной стороны, что стал тихим и каким-то задумчивым. Я посмотрел на Рудетски.

— Что ты об этом думаешь?

— Я верю вам, — ответил он. — У нас возникли проблемы с этими проклятыми чиклерос еще в Лагере-Один. Они проявили себя как отчаянные негодяи, и меня не удивляет, что чиклерос в вас стреляли. — Он расправил свои массивные плечи и обратился к Фаллону: — Но этот парень, Гатт, это что-то новое. Мы не знали про него.

— У вас не было необходимости про него знать, — сказал Фаллон бесцветным голосом.

На лице Рудетски появилось упрямое выражение.

— А я считаю, что такая необходимость была, мистер Фаллон. Если Гатт организовал чиклерос, то это означает большие неприятности. В контракте не было сказано про то, что нам придется попадать под пули. Мне это не нравится — так же как Смитти и Фоулеру.

Остальные двое мужчин серьезно закивали головами. Я вмешался:

— Что ты хочешь сделать, Рудетски? Организовать профсоюз? Для этого уже несколько поздно. Ввел ли тебя в заблуждение мистер Фаллон или нет, не имеет значения. В любом случае, я уверен, что он это сделал не намеренно. Главный вопрос теперь заключается в том, что нам делать с Гаттом.

Фаллон сказал устало:

— Мы можем сделать только одно. Позволить ему взять то, что он хочет.

Смит и Фоулер снова энергично закивали, а Рудетски произнес:

— Я тоже так думаю.

Кэтрин Халстед поджала губы, в то время как Халстед, кивнув головой, обвел всех собравшихся внимательным взглядом.

— Вы считаете, что это выход? — спросил я, — Мы просто отдадим Гатту три миллиона долларов, погладим его по головке и будем надеяться на то, что он уберется. Весьма сомнительно, что все случится именно так.

Рудетски подался вперед.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я уверен, ты совсем не глуп, Джо. Гатт собирается совершить преступление — он хочет украсть три миллиона долларов, принадлежащие кому-то еще. Я не знаю, кому эти вещи принадлежат по закону, но уверен, что мексиканское правительство имеет на них все права. Вы на самом деле думаете, что Гатт позволит кому бы то ни было вернуться в Мехико и подать на него официальную жалобу?

— О Боже! — воскликнул Фаллон, трезво оценив сложившуюся ситуацию.

— Вы хотите сказать — он перебьет нас всех, всех до одного? — спросил Рудетски взволнованно.

— А что бы ты сделал на его месте? — поинтересовался я цинично. — Разумеется, сделай скидку на то, что ты не испытываешь особого уважения к святости человеческой жизни.

Тут поднялся всеобщий гвалт, на фоне которого выделялся низкий голос Рудетски, извергающего проклятия. Смит крикнул:

— Я ухожу отсюда.