Читаем Письмовник, или Страсть к каллиграфии полностью

Много киноисторий, и впрямую рисующих ситуацию разрыва семьи, раскола, развода. Главный мотив — новая любовь, утверждение права на новую любовь, утверждение необходимости новой любви, утверждение блага для людей в том, что они разрушат свою семью.

Ты это увидел.

Пойми и то, что таким показом семьи, таким однобоким показом семьи в кино — формируется общественное мнение, отношение к семье, утверждается относительная ценность семьи полноценной. Как сказал один юморист: «У меня жена, дети, но — есть варианты».

Правильно, у нас, взрослых, есть варианты. Можно до полной лысины на ищущей голове утверждать свое право на поиски счастья, но вот у малых детей наших совершенно нет выбора, нет вариантов — только один отец, только одна мать, только одни эти родители на всю жизнь!

Право отца иметь новое счастье, новую жену — защищается давно и последовательно. А кто же у нас защищает право ребенка иметь отца, того самого, который и произвел его на свет? Защищают ли это право те, кто множит кино и книги о нормальности, необходимости поисков «счастья» человеком, уже взявшим на себя ответственность за новую жизнь нового человека — своего сына или дочери?

Нет, не всегда защищают и не всегда учитывают. Напротив, всячески вызывают у нас сочувствие к бросившим своих детей, к их мукам, страданиям. Да, они страдают. Но какого рода должно быть сочувствие? Ведь люди эти зачастую подобны безумцам, отрезающим собственные руки! О каком же сочувствии должна тут идти речь?

Может быть, я чересчур резок и ортодоксален. Но, когда слышу, что в Н-ске среди учащихся некоторых ПТУ до половины детей, выросших без отцов, что среди школьников в иных школах чуть ли не каждый пятый вырос без отца, я не могу уводить разговор в дебри частностей, рассуждений о «хрупкости» счастья, о том, что семья переживает кризис, что-то там утрачивается в ее моногамном характере, что идет поиск новых форм и пр., пр.

Одно из проявлений некультуры — это разрушение старых форм, когда они ничем не заменяются, когда заменить их нечем, да и не надо менять.

Не считать же новой формой семьи то, что как-то сообщила одна корреспондентка «Литературной газеты» — вот, мол, мы с мужем живем в разных квартирах, в разных районах, каждый в своем кругу знакомых и приятелей, а встречаемся изредка, созвонившись, превращая нашу любовь в вечный праздник, не давая ей угаснуть в быту.

Читая про эту «новую форму», все время ловишь себя на мысли, что не все сообщает корреспондентка, она не сообщает, что живут они с возлюбленным не только в разных квартирах и каждый со своими друзьями, но еще и каждый со своими детьми и супругами.

И новая форма их «семейных» отношений стара как мир…

Что может быть бредовее такого понимания семьи! Все же семья — это союз людей для продолжения рода человеческого.

Конечно, тысячи судеб, и каждая достойна отдельного разговора. Но разговора не в плане умножения безотцовщины, сирот, утверждения права взрослых на счастье за счет несчастья детей.

Семья крепкая, нормальная должна всеми видами искусства утверждаться государственной, национальной ценностью, а семья аномальная показываться художниками так, чтобы в оценке ее не было двух мнений, чтобы она оценивалась однозначно — как исключение, как человеческое несчастье. Зачем? Да только затем, чтобы не видеть умножения сирот в мирное время, чтобы не увеличивалась в нашем обществе доля безотцовщины.

Думаю, я ответил на некоторые вопросы по первому письму. Что-то, конечно, потребует дополнительного разговора, это — только начало. Потому буду ждать твоих писем.

И присылай сюжет, это уже некрасиво — так долго молчать.

Не стесняйся описывать красоты вашей природы и погоду.

<p>Письмо пятое</p>

Вот я и добился своего, настоятельно призывая тебя писать о погоде!

Все письмо о погоде, да еще какое мастеровитое!

И почта постаралась — твой метеорологический шедевр на день опередил ту весеннюю волну, которая, как всегда, прикатилась от вас к нам.

Ты пишешь о погоде так фенологически убедительно и достоверно, что невольно создается впечатление — а не ведешь ли ты там тайно от сослуживцев «Дневник натуралиста» и под псевдонимом позаковыристее — Степан Закатный, Семен Копновоздвиженский — печатаешь в краевой газете заметки, типа: «Вот и отсвистел февраль-ветродуй, прикатил март-бокогрей…»

А уж твое изречение насчет очистительных свойств весеннего времени я переписал крупными и красивыми буквами и повесил над своим столом:

ВСЕ ОТМЫВАЕТСЯ ВЕСНОЮ —И СТВОЛЫ БЕРЕЗ,И СОСНОВЫЕ ИГОЛКИ,И ВОРОБЬИ,И СИНИЦЫ,КОТОРЫЕ ЗА ЗИМУ СОВСЕМ ПОЧЕРНЕЛИ,И ТОЛЬКО ЧЕРНОГО КОБЕЛЯДАЖЕ ВЕСНА НЕ ОТМОЕТ ДОБЕЛА…
Перейти на страницу:

Все книги серии Издано в Новосибирске

Похожие книги

Текст
Текст

«Текст» – первый реалистический роман Дмитрия Глуховского, автора «Метро», «Будущего» и «Сумерек». Эта книга на стыке триллера, романа-нуар и драмы, история о столкновении поколений, о невозможной любви и бесполезном возмездии. Действие разворачивается в сегодняшней Москве и ее пригородах.Телефон стал для души резервным хранилищем. В нем самые яркие наши воспоминания: мы храним свой смех в фотографиях и минуты счастья – в видео. В почте – наставления от матери и деловая подноготная. В истории браузеров – всё, что нам интересно на самом деле. В чатах – признания в любви и прощания, снимки соблазнов и свидетельства грехов, слезы и обиды. Такое время.Картинки, видео, текст. Телефон – это и есть я. Тот, кто получит мой телефон, для остальных станет мной. Когда заметят, будет уже слишком поздно. Для всех.

Дмитрий Алексеевич Глуховский , Дмитрий Глуховский , Святослав Владимирович Логинов

Детективы / Современная русская и зарубежная проза / Социально-психологическая фантастика / Триллеры
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза