Письмовник, или Страсть к каллиграфии

Радость от удобного, ладного топора, уздечки, корчаги человек прошлого выражал в законах своей первобытной логики, которую теперь мы можем видеть у наших малых детей — он обласкивал ладные предметы труда и быта, украшал их, поскольку был им благодарен за помощь в труде, в жизни, человек раскрашивал их, покрывал узорами, как и свое тело.

Человек уговаривал копье.

Человек уговаривал коня.

Человек уговаривал пашню, ниву.

Человек уговаривал солнце, звезды, ветер, дождь, луну…

(Не тем ли — в стертых формах — занимаются и современные лирики, вообще — поэзия?)

Человек рисовал, выбивал на камне рожающую маралуху, чтобы и действительная живая маралуха не уставала рожать, чтобы земля его рода была всегда богатой зверем…

Многое непостижимое в этом мире человек все же постигал, делал доступным через фиксацию в образах своего чувственного отношения к этому непостижимому, он и для непостижимого находил выражение — и рисунок, и слово, и понимание в законах своей, теперь для нас странной, логики.

Все, что помогало ему жить, способствовало продолжению рода, его спасению, — становилось ценностью, становилось красотой, становилось художественной культурой, наслаивалось, умножалось, приобретало столь прихотливые черты, что позднее связь культуры с природным трудом, ее породившим, могла показаться даже и утраченной. Но суть оставалась неизменной. Эта, назовем ее базисная, культура была только на благо человеку, только для того, чтобы в данных природных условиях, в данном природном труде сохранить его, помочь сладить с миром, с природой и соплеменниками, не дать человеку измельчать, а роду исчезнуть, истаять.

Люди выживали и совершенствовались культурой труда.

Этим сводом обычаев, обрядов, ритуалов, запретов, оберегов, зафиксированных в слове, живописи, движении и музыке, в краткой мысли поговорки и пространном звучании эпического сказания.

Потому на твой вопрос — может ли быть культура античеловеческой? — есть только один ответ: культура не может быть направлена против человеческого в человеке, против человека. Уточняю — против трудящегося человека.

Существует возделывание и есть разрушение возделанного, разрушение самого желания возделывать, разрушение способностей возделывать, разрушение связей между человеком и природной средой, разрушение связей между трудящимися людьми разных природных пространств — и все это, сколь бы художественным ни казалось оно — все это — антикультура, некультура, культура со знаком минус.

Были же и у Гитлера писатели, живописцы, кинематографисты. Те, которых он подкармливал, те, которые проповедовали фашистскую идеологию, внушали своему народу ложные, обманные ценности, никак не способствовавшие утверждению и расцвету нации, напротив, приведшие к трагедии народа, к его разделению. Вот роль антикультуры. Вот ее пути и цели.

Только как некультуру надо понимать всякую современную художественную форму, которая утверждает справедливость разделения общества на «верх» и «низ», противопоставляет духовное — материальному, оправдывает и освящает угнетение одного слоя — другим, одного народа —‘ другим…

Антикультура — все, что сознательно рвет связи между предками и потомками, между отцами и детьми, разрушает гармонию нравственного космоса, выдает безобразное за прекрасное, рушит семью, дом, внушает человеку, что есть какие-то ценности выше, чем созидательный труд человека, что ценность созидательного, общественно полезного труда — относительна.

Отравленная вода и вода родниковая могут внешне ничем не отличаться друг от друга. Противочеловече-ское содержание антикультуры может никак не сказываться во внешнем ее выражении и быть выявлено только при потреблении этой антикультуры массой людей.

Нужно говорить о наличии элементов антикультуры, искусно вживленных, вмешанных в культуру так, чтобы яд антиобщественных идей, постепенно накапливаясь в людях, когда-то и начал свое разрушительное действие, когда-то достиг критической массы и детонировал в душе.

Теперь — о самом слове труд.

Подумай — как, когда и почему понятие это стало как-то утрачивать позитивный смысл и становиться только синонимом тяжести. Почему труд — естественнейшее занятие человека, без которого он не может существовать полноценно, как не может существовать без дыхания, — в свое время был определен как «дело чести, доблести и геройства?»

Не потому ли, что в те годы естественное и полноценное существование человека вообще стало действительно героическим делом?

Не всегда трудно — плохо, а легко — хорошо.

Трудный подросток — это негативная характеристика. Но и легкое поведение — тоже характеристика не положительная. Но трудный подросток — такой подросток, к воспитанию которого необходимо приложить большой дополнительный труд. А легкое поведение — это совсем не значит, что оно нетяжелое. Это значит, что в таком поведении нет доброго, человеческого труда, оно тяжелое, но нетрудное.

И уж совсем определенно, лозунгов© писал В. В. Маяковский:

«Где, какой великий выбирал путь, чтобы протоптанной и легче».