Пистоль и шпага

На том и расстались. Виллие подвез меня к дому графини, где мы и попрощались, договорившись встретиться вечером. Лейб-хирург отправился по своим делам, я отправился в выделенную мне комнату. Анны дома не оказалось – укатила к государыне; я воспользовался возможностью и засел за учебник грамматики, который купил для меня Пахом. Я уже два месяца в этом мире, а писать по-местному не умею. Вернее, боюсь. Все эти «еры», «ижицы», «фиты»… Вместе с учебником Пахом принес пачку бумаги, чернильницу и перо (гусиное, млять!) – хорошо, что заранее очиненное. Сам бы я этого не смог. Кстати, знаете, почему складной ножик называется перочинным? Для того и придуман.

Скинув мундир – не хватало на него кляксы посадить, я сел к столу и приступил к учебе. Прочитав раздел учебника, переходил к упражнениям. Так увлекся, что потерял счет времени. Постучавший в комнату слуга позвал на завтрак – так здесь называется обед, я попросил принести кушанье в комнату, наскоро перекусил и продолжил учебу. За ней и застала меня заглянувшая в комнату Анна.

– Чем ты занимаешься? – удивилась, увидав меня с изгрызенным пером в руке.

– Я неграмотно пишу по-русски. За границей некому было учить. Вот, наверстываю.

Она подошла, взяла со стола учебник, хмыкнула, разглядев обложку, и положила обратно.

– Почему сам? Нанял бы какого-нибудь школяра. За три рубля он тебя за неделю обучит.

– Не подумал, – признался я. – Думаешь, недели хватит?

– Смотря как учиться. Ты, вижу, старался, – хихикнула она, ткнув сложенным веером в чернильную кляксу на моей рубашке. – Никогда бы не подумала. Спрашиваю у лакея, где Платон Сергеевич, чем занят, отвечает: заперся у себя в комнате и не выходит. Даже к завтраку не вышел, ел у себя. Я даже встревожилась: не случилось ли чего. Как вас принял государь?

– Вежливо.

– Поведай! – велела Анна, устроившись на диване. – Все до мельчайших подробностей.

Я рассказал. Слушала она внимательно.

– Вел ты себя правильно, – заключила она по завершении, – хотя не совсем почтительно. Государь не любит дерзких. Тебе, впрочем, простит. Александр Павлович умен и понимает, что хорошим манерам у армейского подпоручика взяться неоткуда, тем более что ты ему нужен. Но впредь будь осторожен в словах – государь злопамятен, обид не прощает. Не забывай, что он твой монарх, повелитель и милостивец. Как тебе его мозоли? Сможешь свести?

– Постараюсь.

– Надо не стараться, а сделать, – фыркнула она. – Тогда у тебя будет все. Не выйдет – сошлют в какой-нибудь дальний гарнизон, где будешь прозябать до скончания века. Ладно, – вздохнула она, – по мне хоть скучал?

– А как же!

– Не ври! – погрозила мне веером.

– Могу доказать, – сказал я, вставая. – Прямо здесь.

– Но, но! – испугалась она. – Платье помнешь. Ишь, пылкий какой! Всему свое время. До чего же ты неотесанный, Платоша, – добавила, вздохнув. – Господь щедро наградил тебя умом, внешностью и отвагой, но вежества в тебе ни на грош. Как можно бросаться на даму? Что я тебе, селянка, которую на сеновале валяют? Нет, чтобы сказать комплимент, признаться в любви, попросить приложиться к ручке, а уж потом…

Ну, если просят…
Я вас люблю, – хоть я бешусь,
Хоть это труд и стыд напрасный,
И в этой глупости несчастной
У ваших ног я признаюсь!
Мне не к лицу и не по летам…
Пора, пора мне быть умней!
Но узнаю по всем приметам
Болезнь любви в душе моей:
Без вас мне скучно, – я зеваю;
При вас мне грустно, – я терплю;
И, мочи нет, сказать желаю,
Мой ангел, как я вас люблю!..

Она слушала, широко открыв глаза.

– Боже! – сказала, когда я смолк. – Как славно! Это ты сочинил?

– Пушкин.

– Василий Львович[44]? – удивилась она. – Не обманывай! Он так не сможет, я бы знала. Почему ты стесняешься своих стихов?

– Потому что они не мои.

– Упрямый! – покачала она головой. – Ладно, слушай меня. Сегодня я даю званый вечер для знакомых и друзей. Из-за войны веселиться неприлично, потому устрою лотерею, все средства от которой пойдут в помощь раненым воинам. В числе предметов, кои будут разыграны, будут и твои вещи.

– Какие? – удивился я.

– Часы, которые я у тебя забрала. Их уже починили. Они вызовут несомненный интерес – военный трофей. Принадлежали французскому генералу.

– С чего ты взяла? Понятия не имею, чьи они.

– Неважно! – махнула она рукой с зажатым в ней веером. – Кто это может опровергнуть? Генерал звучит солиднее, чем какой-то там майор или полковник. Попрошу еще пожертвовать пистолеты, из коих ты убил разбойников на дороге. Ты ведь стрелял из них во французов?

– Много раз. Это вообще-то трофей. Пистолеты французской выделки.

– Вот! – обрадовалась она. – Непременно скажем об этом гостям.

– А мне чем воевать?

– Куплю тебе новые, – пожала она плечами, – как и часы. Тебе ведь понравились.