Пистоль и шпага

Меня, впрочем, это мало волновало. Тут бы с мозолями справиться. Я ни разу не косметолог, даже не врач. Вдруг не получится свести? Убить меня за это, конечно, не убьют, но законопатят куда-нибудь подальше. Хорошо бы в армию, там я уже освоился и чувствую себя своим. После процедуры мы с Виллие отправились к часовщику. Его мастерская располагалась неподалеку от дворца. Герр Майер встретил нас почтительно, внимательно выслушал мои объяснения и предложил нарисовать инструмент. Я, как мог, изобразил.

— Какова толщина губок? — спросил немец.

— Примерно такая, — показал я на бумаге с помощью двух штрихов.

Часовщик взял линейку и измерил расстояние между ними.

— Где-то полторы линии[43], — сказал задумчиво. — Очень тонкие. Легко сломаются при нагрузке. Насечки изнутри губок этому поспособствуют.

— Возьмите хорошую сталь и не перекаляйте, — предложил я. — Особой упругости здесь не нужно. Это не пружина для пистолетного замка, а хирургический инструмент для мягких тканей.

— Вы неплохо разбираетесь в материалах! — хмыкнул Майер. — Может, взять бронзу?

— Лучше медь, — подключился Виллие. — Сделайте одни щипцы из нее, другие из железа.

— Как скоро? — спросил часовщик.

— Через пару дней, — сказал я.

— Это очень мало. У меня много работы.

— Срочность вам оплатят, — успокоил Виллие. — Счет представьте в ведомства двора.

На том и расстались. Виллие подвез меня к дому графини, где и мы попрощались, договорившись встретиться вечером. Лейб-хирург отправился по своим делам, я отправился в выделенную мне комнату. Анны дома не оказалось — укатила к государыне, я воспользовался возможностью и засел за учебник грамматики, который купил для меня Пахом. Я уже два месяца в этом мире, а писать по-местному не умею. Вернее, боюсь. Все эти «еры», «ижицы», «фиты»… Вместе с учебником Пахом принес пачку бумаги, чернильницу и перо (гусиное, млять!), хорошо, что заранее очиненное. Сам бы я этого не смог. Кстати, знаете, почему складной ножик называется перочинным? Для того придуман.

Скинув мундир — не хватало на него кляксы посадить, я сел к столу и приступил к учебе. Прочитав раздел учебника, переходил к упражнениям. Так увлекся, что потерял счет времени. Постучавший в комнату слуга позвал на завтрак — так здесь называется обед, я попросил принести кушанье в комнату, наскоро перекусил, и продолжил учебу. За ней и застала меня, заглянувшая в комнату Анна.

— Чем ты занимаешься? — удивилась, увидав меня с изгрызенным пером в руке.

— Я неграмотно пишу по-русски. За границей некому было учить. Вот, наверстываю.

Она подошла, взяла со стола учебник, хмыкнула, разглядев обложку, и положила обратно.

— Почему сам? Нанял бы какого-нибудь школяра. За три рубля он тебя за неделю обучит.

— Не подумал, — признался я. — Думаешь, недели хватит?

— Смотря как учиться. Ты, вижу, старался, — хихикнула она, ткнув сложенным веером в чернильную кляксу на моей рубашке. — Никогда бы не подумала. Спрашиваю у лакея, где Платон Сергеевич, чем занят, отвечает: заперся у себя в комнате и не выходит. Даже к завтраку не вышел, ел у себя. Я даже встревожилась: не случилось ли чего. Как вас принял государь?

— Вежливо.

— Поведай! — велела Анна, устроившись на диване. — Все до мельчайших подробностей.

Я рассказал. Слушала она внимательно.

— Вел ты себя правильно, — заключила она по завершению, — хотя не совсем почтительно. Государь не любит дерзких. Тебе, впрочем, простит. Александр Павлович умен и понимает, что хорошим манерам у армейского подпоручика взяться неоткуда, тем более что ты ему нужен. Но впредь будь осторожен в словах — государь злопамятен, обид не прощает. Не забывай, что он твой монарх, повелитель и милостивец. Как тебе его мозоли? Сможешь свести?

— Постараюсь.

— Надо не стараться, а сделать, — фыркнула она. — Тогда у тебя будет все. Не выйдет — сошлют в какой-нибудь дальний гарнизон, где будешь прозябать до скончания века. Ладно, — вздохнула она, — по мне хоть скучал?

— А как же!

— Не ври! — погрозила мне веером.

— Могу доказать, — сказал я, вставая. — Прямо здесь.

— Но, но! — испугалась она. — Платье помнешь. Ишь, пылкий какой! Всему свое время. До чего же ты неотесанный, Платоша, — добавила, вздохнув. — Господь щедро наградил тебя умом, внешностью и отвагой, но вежества в тебе ни на грош. Как можно бросаться на даму? Что я тебе, селянка, которую на сеновале валяют? Нет, чтобы сказать комплимент, признаться в любви, попросить приложиться к ручке, а уж потом…

Ну, если просят…