Пистоль и шпага

— Слухи о моей смерти несколько преувеличены, — процитировал я классика.

— Все такой шутник! — засмеялся генерал. — А это что? — он указал на мою скулу. — Кто бланш подвесил?

— Он! — я ткнул пальцем в Головатого. — Еще и зарубить грозился.

— Лазарев! — рявкнул Иловайский, обернувшись к есаулу. — Что тут происходит? Как смели? Да ты знаешь, кто это? Ты знаешь, как он со своими егерями французов бил — в Смоленске и под Бородино? На кресты его глянь! Платон Сергеевич еще и пиит. Песню какую про казаков сочинил! Только пуля казака во степи догонит… — пропел он, неимоверно фальшивя. — Да я вас!.. — генерал сжал кулак и погрозил им побледневшим казакам.

— Капитана за аванпостами задержали, — поспешил объясниться есаул. — Во французской форме был, — он указал на шинель, лежавшую на лавке. — Казаки за шпиона сочли. Сами знаете, ваше превосходительство, шныряют поляки возле нашего лагеря. Многие из них русский язык дюже знают и выдают себя за наших. Попутали сгоряча.

— С чего вам вздумалось во французской шинели форсить? — повернулся ко мне Иловайский.

— Из плена бежал. Захватил меня вчера под Москвой разъезд французских драгун — с пути сбился. Посадили под замок, но, когда везли по городу, усмотрел меня капитан Главного штаба Фигнер. Он сейчас в Москве, выдавая себя за француза, разведку ведет. Вечером помог мне сбежать, за город вывел. Эту шинель он дал, чтобы караулы миновать. В русском мундире не пропустили бы.

— История!.. — покачал головой генерал. — Ладно, разберемся. Этого — под арест! — указал он на Головатого. — А ты, Платон Сергеевич, айда со мной. Посидим, побеседуем. Лазарев сказал, что видел, как Чубарый погиб.

— Так точно, ваше превосходительство! — подтвердил я.

— Пошли! — кивнул Иловайский и первым направился к двери. Я устремился следом, за мной — есаул. — Вот что, Лазарев, — сказал генерал ему снаружи. — Пока буду с Платоном Сергеевичем говорить, собери ему подарков за обиду. Видишь, ничего у человека нет, даже шпаги. Чисто его французы ободрали. Как ему перед начальством явиться? И коня хорошего подбери, не пристало офицеру пешком ходить. Понял?

— Слушаюсь, ваше превосходительство! — вытянулся есаул и сделал знак стоявшим у крыльца казакам. Нам подвели коней: генералу вороного, а мне гнедую кобылку. Трофейного мерина уже куда-то увели. Мы с Иловайским забрались в седла и порысили по улице. Следом тронулась свита Иловайского состоявшего из казачьего офицера, видимо, адъютанта, и четырех донцов.

— Сердишься на казаков? — спросил меня генерал.

— Уже нет, — ответил я, подумав. — Хотя этого Головатого наказать стоит — чтобы руки не распускал. Я ведь крикнул, что русский офицер, а он — кулаком! Курвой польской обозвал.

Иловайский крякнул.

— Какие наказания по такому случаю у вас предусмотрены, ваше превосходительство?

— Разные, — пожал плечами генерал. — Могут расстрелять, а могут и плеткой по-отечески вразумить, — он с хитринкой в глазах посмотрел на меня. — Как пострадавший пожелает.

— По-отечески будет достаточно, — сказал я.

— Благодарю, Платон Сергеевич! — кивнул он. — Не хотелось, знаете ли, расстрелов. Казаки молодые, горячие, недавно с Дона. Отличиться хотят. Теперь десять раз подумают прежде чем рукам волю давать.

За разговором мы незаметно подъехали к избе, где квартировал Иловайский. Генерал легко спрыгнул на землю, я последовал его примеру, и мы вошли в дом. Внутри обнаружился такой же непритязательный стол с лавками, как и у есаула — похоже, их ладили по одному образцу. Разве что в углу под иконами стояла застеленная ковром походная кровать, а рядом — табурет, на котором лежали кисет с табаком и трубки.

— Садись! — Иловайский указал на лавку. — Сейчас нам соберут поснедать. Я как раз собирался, когда Лазарев прибежал.

Собрали мигом. Нарезанное крупными кусками сало, ветчина, соленые огурцы, хлеб. Денщик водрузил в центр стола зеленый штоф, поставил серебряные чарки и удалился по знаку генерала. Иловайский разлил водку и поднял свою чарку.

— Помянем раба божьего Гордея и его казаков. Царство им небесное!

Мы выпили и закусили. После бессонной ночи водка ударила мне в голову, а желудок голодно заурчал. Я набросился на еду. Иловайский присоединился. Некоторое время мы дружно ели.

— А теперь — рассказывай! — сказал генерал, заметив, что я утолил первый голод. — Как Гордей сгинул.

Я рассказал. Он слушал молча.

— Добрый был казак, — сказал после того как я смолк. — Лихой и разумный. Знаешь, что он в университете учился?

— Нет, — удивился.

— В Москве, — подтвердил Иловайский. — Год там пробыл, а потом сбежал на Дон. «Не могу, — сказал, — в городе. Воли нету». Хорошо, что похоронили братов — редко кому под Бородино такое выпало. Много наших там легло. Вот так, капитан. Кстати, откуда такой чин? Когда в последний раз видел, был подпоручиком.

— Государь пожаловал за захваченные пушки поручиком по гвардии. Ну, я обменял чин на армейский в военном министерстве.

— Не схотел, значит, в гвардии служить? — усмехнулся генерал.

— К своим желаю. Они мне как родня.