Пистолет и Роза (СИ)

Опускаюсь рядом с Амелией, чтобы проверить, — пульс слабый, но все же есть. Светлые волосы смелись в одну сторону, предоставляю моему взгляду ее лицо. Кожа белая, почти светится голубизной, и словно фарфоровая, как у кукол, продававшихся только в лучшем магазине игрушек на пятой авеню. Аккуратно беру ее на руки, будто опасаясь, что от резкого движения она рассыплется на острые осколки, и несу в ее комнату.

Ударом ноги открываю дверь; мне плевать, что будет с деревом, прохожу мимо заваленного макулатурой стола и опускаю девушку на кровать. Замечаю кровь на своих руках. Но она не моя. Пальцы Амелии разодраны почти до мяса; кое-где кровь уже запеклась, но на большом пальце она все еще сочится. Возвращаюсь на кухню и набираю воды в миску, удачно оставленную Роджерс на столе. Сдергиваю с крючка полотенце и уже собираюсь вернуться в комнату, как замечаю стоящий на окне бутылек с йодом. Амелия — Амелия, ты везде оставляешь мне подарки?

Заходя в комнату, останавливаюсь. Видно, как вздымается грудь блондинки от тихих вдохов-выдохов, которые отзываются в моей голове оглушающим грохотом. Ставлю тару с водой и йод на прикроватную тумбочку. Что с тобой сделали, Барнс? Почему ты не бьешься головой о стену и не пытаешься разнести все к чертям собачьим?

Виски снова сдавило. Осознаю позже, что это я сжимаю свою голову, желая раздавить, уничтожить остатки того, до чего ГИДРЕ не удалось добраться.

Снова считаю до десяти. Спасибо, Стив.

Методично промываю руки Амелии, — ногти сломаны почти до основания, но это не страшно. Ужаснее всего выглядит большой палец, — как она могла разодрать его до кости?

Склянка йода полностью израсходована. Должно хватить, чтобы не пошло заражение крови.

Смотрю на ее закрытые глаза с длинными почти белыми ресницами, чуть вздернутый нос и мягкий подбородок. Красные следы от бионики на шее начинают синеть.

Я чуть не убил ее. Чуть не провалил задание, на которое сам не хотел соглашаться. Я — машина, созданная с одной целью: убивать. Всех без разбору.

Я не хочу, чтобы она умерла. Не так и не сейчас. Она слишком молода, чтобы умереть такой «стальной» смертью.

Разворачиваюсь на пятках и уже собираюсь уходить, но меня останавливает звук. Звук своего имени, доносящегося из ее уст.

— Джеймс, — из осипшего горла блондинки доносится тихий хрип. — Джеймс, нет!

Почти моментально оказываюсь рядом с ней. Девушка тяжело дышит и мечется по кровати. По ее щекам ручьями текут слезы, растекаясь по всему лицу и подушке.

Она говорит не обо мне. Она просто не может говорить обо мне. Я чуть не убил ее только что.

Почему она плачет?

Наблюдаю за ее размашистыми движениями руками, — хочется поймать их и держать до тех пор, пока Амелия не успокоится.

Следующая фраза, шепотом слетевшая с ее губ, окончательно выбивает из меня дух, словно крепкий удар по солнечному сплетению.

— Ты не солдат, ты Джеймс Барнс, не забывай этого. Ты человек, — говорит она и, наконец, успокаивается.

В груди, как раз под бионикой, что-то кольнуло. Как будто кто-то изнутри сжал сердце и долго не хотел отпускать.

Неприятное, тянущее чувство, которое доставляет мне странное, но приятное чувство — удовольствие. В груди разливается приятное ощущение теплоты и покоя, которое, кажется, ничего не может раздавить.

Виски снова стягивает, но на этот раз это было сильнее, чем когда-либо до этого. Кажется, что мне на голову надели раскаленный стальной обруч, стягивающий мозги, не давая вспомнить то, что гнездилось в глубине моей души.

Чувство эйфории исчезает, стоит моей руке вновь оказаться на шее девушки.

Я тяжело дышу, сжимая и резко разжимая горло Амелии, мирно спящей на кровати. Ее дыхание, наконец, пришло в норму, что в разы отличалось от моего. Я не могу перестать дышать так часто и глубоко, поэтому решаю выйти из комнаты, чтобы проветриться и «смыть» с себя слова Роджерс.

Остановившись около порога, снова оборачиваюсь. Ее волосы, из-за того, что она металась во сне, упали девушке на лицо. Отхожу к шкафу, облокачиваясь на боковушку, и прячусь в его тени. Не знаю зачем, но мне кажется это важным.

И я оказываюсь прав. Амелия с осипшим криком рывком садится на кровати, хватаясь за горло руками. Будто проверяет его целостность. Громко дышит, хватая ртом воздух. Проводит ладонью по влажным от слез щекам.

Ее крик будит во мне воспоминание. «Ты не солдат, ты Джеймс Барнс, не забывай этого. Ты человек» — грозным набатом стучит у меня в голове.

— Ты звала меня во сне, почему? — вопрос вырывается сам собой.

Девушка вздрагивает и тянется к светильнику, что стоит на прикроватной тумбочке. Поднимаю руку и включаю свет до того, как это сделает она.

Амелия щурится, прикрывая глаза рукой, и ищет глазами того, кто нарушил полумрак, стоявший в комнате из-за задернутых штор.

— Я не помню, — сипит она и заливается сухим кашлем, стуча себя по груди, — словно это может вернуть ей голос.

Не могу видеть, что сделал с Роджерс своими собственными руками, но продолжаю смотреть, чтобы напомнить себе, каким чудовищем являюсь.