Пистолет с музыкой. Амнезия Творца

Я кивнул. С неожиданной для такой туши легкостью он поднялся с дивана и открыл шкафчик, полный янтарных бутылок и соответствующих стаканов. Не спрося моего согласия, он налил мне полный стакан того, что на поверку оказалось шотландским виски, и я взял его, не поблагодарив. Пока он устраивался на диване, я успел высосать почти половину.

– Джой отличается повышенным самомнением, – почти извиняющимся тоном произнес он. – Он не хотел ничего плохого. Он старается услужить мне и вовсе не так глуп. Вот только слишком уж горячо берется за дело, никак не могу его отучить.

– Я всегда считал, что кукол не учат. Просто дергают за нити.

– О! Это не совсем верно, мистер Меткалф. Джой далеко не кукла, да и я предпочитаю быть кем-то посложнее кукловода. Ну, например, катализатором.

Он умел говорить – и это в наши дни, когда умеющих говорить почти не осталось. Я и сам умею говорить, но меня обязывает профессия. Фонеблюм занимался этим из чистой любви к искусству.

– Меня мало интересует, кем вы предпочитаете быть, – сказал я. – Вы послали Джоя заставить меня отказаться от расследования. Я заработал себе на этом сломанный зуб.

– Мне казалось, такие вещи входят в вашу профессию.

– Из этого не следует, что я должен их любить. Вы хотите, чтобы я отказался от дела. Почему?

– Меня совершенно не заботит это дело. Вы огорчаете людей, о которых я забочусь, поэтому я и прошу вас остановиться.

– Люди, о которых вы заботитесь. Кто они?

– Доктор Тестафер, Челеста Стенхант и дети с Кренберри-стрит.

– В настоящий момент на Кренберри-стрит только один ребенок, Фонеблюм, и тот котенок. Люди, о которых вы, по-вашему, заботитесь, – это та самая компания, что меняется в лице при одном упоминании вашего имени.

Это немного укоротило его. Его брови сомкнулись и скептически приподнялись на обширном лбу – похоже, в условиях, когда остальная часть тела остается инертной, они компенсируют это своей экспрессией. Он поднял свой стакан и отпил, обдумывая ответ.

– Моя жизнь сложна, – пожаловался он. – Инквизиция отняла у меня большую и любимую часть моей собственности. Вся моя жизнь прошла в отрыве от общества. Я изо всех сил стараюсь сохранить хрупкие связи между тем, что было, и тем, что стало, но – увы! – часто мне это не удается.” – Он прикрыл глаза, словно от душевной боли.

Актер из него был никудышный. Из меня тоже не ахти какой, но из него совсем никуда.

– Доктор Тестафер назвал вас гангстером, – сказал я. – Он ведь тоже немолод…

– Доктор Тестафер может не принимать мое участие, – сердито перебил он, – но, поверьте, он живет только благодаря моей любезности.

Я забросил крученый мяч.

– Я был там сегодня вечером. Кто-то зарубил его овцу.

Фонеблюм встрепенулся. Он выпрямился и отставил стакан.

– Не беспокойтесь, – утешил я его. – Они повесят это на Энгьюина. На то есть приказ.

– Вы теряете клиента, – заметил он.

– Именно так Возможно, цели у вас и у Отдела полностью противоположны, но, с моей точки зрения, и вы, и они в выигрыше оттого, что его подставили.

– Я никогда не встречался с Энгьюином.

– И не встретитесь. Его время вышло. Вы с Отделом пируете за его счет.

– Тогда позвольте спросить, какой вам смысл продолжать расследование?

– Я любопытен. Я вижу, что обвинение шито белыми нитками. И если я найду, за какую нитку потянуть, все это может обрушиться на вас.

– Прекрасное сравнение. Желаю вам удачи. Уж не думаете ли вы серьезно, что Отдел заинтересуется вашими подозрениями после того, как сам закрыл это дело? Кстати, как у вас с кармой?

– Моя карма вас не касается. Мне хватит.

– Ну-ну. – Он снова взял стакан и философски вздохнул – он мог себе это позволить. – Вы напоминаете мне меня самого. Таким, каким был когда-то. Даже сейчас мы не очень отличаемся друг от друга. Оба нетерпеливы – только вы еще и упрямы. Никакой гибкости. Компромиссы ведут к силе, к власти. А ваш характер не доведет вас до добра.

– Но ведь не я живу под землей, Фонеблюм.

– Вот-вот. Очень вы любите рычать. Это пугает.

– Мне не нужно рычать, чтобы запугать Челесту Стенхант, – возразил я. Я хотел вернуть разговор ближе к делу, к уликам, если их можно так назвать. – Она панически напугалась, приняв меня за одного из ваших парней. Что вы имеете против нее?

– Вы неправильно понимаете наши взаимоотношения. Я познакомил Мейнарда Стенханта с его будущей женой. Можно сказать, их союз – моих рук дело. Челеста очень забывчива, но обязана мне многим, и, надеюсь, она еще вспомнит об этом.

– Творение ваших рук под конец никуда не годилось. Стенхант нанимал меня следить за Челестой, когда она сбежала на Кренберри-стрит.

– Да, – мрачно согласился он. – Она такая. Нам все время приходилось приглядывать за ней.

– Пэнси Гринлиф – ее подружка?

Его брови почти завязались в узел.

– Нет, нет. Ничего такого. Просто друг семьи.

– Еще один друг, живущий только благодаря вашей любезности?

– Как вам будет угодно считать.