Питерская принцесса

«Детская» компания жила внешне сдержанно, согласно моменту. А внутри, вокруг отношений Маши с Антоном, довольно определенные кипели страсти. А отношения у них были-не были... Антон, казалось, наконец при ней, как никогда раньше. Являлся каждый вечер, сидел до окончательного разъезда гостей, уходил вместе со всеми.

В первый же день Антон потянул Машу вниз, к Нине.

– Пойдем, пойдем, Нину навестим, – и весь дрожал, как в первый раз, – я соскучился!

Что там было – Маше даже вспоминать страшно. И ему, наверное, тоже, раз больше и речи не заводил о том, чтобы туда спуститься. Невозмутимая, как деревянный человечек, Маша вошла в комнату. И с ней истерика случилась, тем страшней, что абсолютно беззвучная. Дрожала, руки тряслись, зубы о стакан с водой стучат...

– У тебя образцовый припадок, как по учебнику, – пошутил Антон. – Еще можно по полу кататься и визжать. А кусаться будешь?

Маша на него посмотрела, и в ту же минуту ее вырвало, будто от него. Антон брезгливо отпрянул, помчался наверх. Отмывала пол Нина. Маша с мокрым полотенцем на лице, именно на лице – глаза закрыты полотенцем – сидела в кресле.

– Ты приляг, – уговаривала Нина.

Маша молча мотала головой, смотрела, как побитый щенок.

Наконец вернулись наверх. Наверху, под оранжевым абажуром, было неладно. Боба, как только они втроем гуськом зашли и уселись вокруг стола, покраснел, засуетился лицом, одной рукой зачем-то скатерть перед собой принялся разглаживать, а другая тут же привычно потянулась к виску – накручивать на палец короткие волосы. С детства накручивал, когда нервничал, раздражая родителей.

– Не крути пейс! – рассеянно велела Маша.

Так Зина Любинская всегда сыну говорила.

Боба легко качнулся в ответ, словно Маша его, как маленькую букашку, со своей руки сдула. Полчаса Маши не было, полчаса Боба уже привставал, чтобы уйти, нерешительно усаживался обратно. О чем они с Антоном разговаривали столько времени, что выясняли? Может быть, Маша сказала ему: «Теперь мы с Бобой вместе». Или: «Мы с Бобой любим друг друга». Или: «Я люблю Бобу, а с тобой мы останемся друзьями».

– Вас почти час не было, – нежно пропела Наташа. Высокая, почти как Антон, Наташа тонким нервным прутиком возвышалась над столом, аккуратная, волосок к волоску, головка чуть склонена набок.

– Ты похожа на гончую, так прислушиваешься, приглядываешься, – съязвил Антон.

– У тебя рубашка из брюк выбилась, поправь, – ангельским голосом произнесла Наташа.

Антон дернулся взглядом вниз – ничего подобного! Вот дрянь! И зачем ей это?!

Такие оба красивые, будто не люди, а силуэты со стилизованной картинки из журнала «Юность». Он – преувеличенно длинноногий, широкоплечий и чернокудрый, она – высокая и неправдоподобно узкая, длинноволосая блондинка. Но и такие оба красивые, они друг друга невзлюбили. Антон, не стесняясь Наташиной беззащитности, мог почти в открытую гадость ей сказать, а Наташа своими средствами пользовалась – смотрела ласково, тонким голоском с трогательно прыгающими интонациями отвечала так, что Антон принимался шипеть разъяренным котом, но ответить не находился – к Наташе не придерешься.

– Маша, ты растрепалась немножко, – заботливо продолжала Наташа, – давай, я тебя приглажу? – Она потянулась к Машиной голове, а Маша вдруг оскалилась и совершенно по-волчьи щелкнула зубами в сантиметре от ее руки.

Не заметить витающих под оранжевым абажуром страстей мог только полностью поглощенный собой Гарик. Он и не планировал ничего замечать, если его не интересовало. Гарик вещал, возбужденно привстав на Дедовом кресле, – обсуждал сам с собой «Мастера и Маргариту».

– Булгаков – д-детский п-писатель. Ничего он т-такого не имел в виду, никакой философии, п-про-сто с-сочинил сказку.

– Ага, а Лев Толстой тоже детский, «Машу и медведь» написал, – лениво ответила Нина.

– Д-да, – запальчиво ответил Гарик, – между п-прочим, «Анна Каренина» очень слабый роман, это д-даже Бунин отмечал...

– А когда Бунин тебе это говорил? – тоненько вступила Наташа.

У Гарика нервно дернулся кадык, и Боба мгновенно отозвался.

– Гарик, прочти свой новый рассказ, – попросил он и толкнул под столом Машу. А вышло случайно Антона.

«А неплохой Боба парень, – подумал Антон. – Жалеет этого своего придурочного гения».

– Воздух не поддается осознанию, – монотонно завел Гарик. – Вслед за воздухом человек может покинуть свое тело и отыскать свободную от всего земного непостижимую душу...

Нина с Наташей позевывали. Маша на Антона смотрела, а на Машу с таким же выражением лица – Боба. Берту Семеновну жаль, и Деда, конечно, тоже, но так близки они с Машей, как в эти две недели после похорон, не были никогда. Боба стыдился этой мысли, но в голове его все время крутилось – не было бы счастья, да несчастье помогло. С появлением Антона рушился его мягкий и теплый, как яйцо всмятку, мирок, в котором они с Машей были как одно целое.