– Отведи меня к своему тренеру, – попросил приятеля-спортсмена, любителя порнушки, Боба. Попросил специальным, мужественно-небрежным тоном и дернул бровью. – Ну, где ты каратэ занимаешься... или чем там еще... – К концу фразы голос сбился на трусливый фальцет. Намеренно попросил сразу после первой пары, чтобы не передумать.
Спустя несколько дней после Машиной истерики Антон, невежливо поймав крошечную паузу в разговоре под оранжевым абажуром, попытался увести Машу.
– Раечка, ты мне обещала показать свою новую композицию! Пойдем к тебе.
Он даже не затруднился прибрать с лица нарисованное яркими красками желание или придумать приличный предлог. Какая сейчас могла быть композиция! Маша академию-то не каждый день посещала, ведь родители не могли отменить работу, а с Дедом всегда кто-то должен был находиться.
Покрасневшая Маша перешла вместе с Антоном площадку, закрыла дверь в свою комнату и уселась на старый, покрытый кружевной салфеткой сундук – последнее, сделанное незадолго до смерти Берты Семеновны приобретение с соседней помойки.
– Да не смотри ты на меня, будто я насильник в подворотне! – хрипло засмеялся-обиделся Антон и мягко погладил Машу под длинной юбкой. – Я соскучился, Раечка.
– Я тоже.
Все было замечательно хорошо. Маша вдруг необъяснимо перестала стесняться, что воспроизвела на старом сундуке картинку не хуже, чем в Бобином воображении. Все было замечательно хорошо, если не считать, что в самый решающий момент Антон наткнулся на препятствие.
– Что это у тебя там? Ты что, стала опять девочкой? – прошептал он, еще не вернувшись из возбуждения, настолько яростного, какого и не испытывал с Машей прежде ни разу.
– Не знаю, – трезвым голосом ответила Маша и легонько-вежливо потянулась освободиться от него. – Как будто сжалось все, и больно. Больно, – жалобно повторила она. – Мне ужасно стыдно, что все так неудачно, уже второй раз.
– Ну ладно, у Нины, я понимаю, у тебя был шок, истерика, что там еще у вас бывает... но сейчас-то ЧТО? Тебя как забетонировали внутри...
– НЕ ЗНАЮ...На этом попытки уединиться закончились. Ничего между Машей и Антоном не происходило, даже простенького ученического пятиминутного секса, а уж тем более в изощренном варианте дешевых порнографических картинок, которые мучительным пасьянсом раскладывались перед Бобиным мысленным взором. В этом любовном треугольнике, как водится, каждый чего-то важного не понимал. Маша радовалась, что все близкие собрались вокруг нее. Ей и в голову не приходило, что Боба страдает. Антон вообще не задумывался ни о чем, кроме странных физиологических шуток Машиного тела. А Боба не догадывался, что яркие сексуальные сцены между Машей и Антоном случаются только по определенному адресу – собственная Бобина постель по соседству со спящим неподвижным клубком Гариком, его же, Бобина, голова и его же разгоряченное обидой воображение.