Питерская принцесса

– Мама! – Юрий Сергеевич решил разрядить обстановку. – Ты любишь, когда мы играем в буриме. Задавай первую строчку.

– Я хочу совсем немного, – с намеком произнесла Берта Семеновна.

Все задумались. Первым целую строфу выдал Боба:

За ним, подрагивая от возбуждения, радостно начала перечислять Маша:

Она на секунду задумалась.

– Шкаф с серебряной посудой, – неуверенно прошептала Наташа.

– Умница! – похвалил Юрий Сергеевич, и Наташа нежно покраснела.

Боба заторопился:

Гарик презрительно скривился, на тонкой шее дрогнул кадык. Он в таких забавах не участвует и рядом с этим дешевым рифмоплетством свою строчку не поставит!

– Ваши родители и их друзья отмечены хоть и скромными, но все же способностями. Мы все поем хором, пляшем, фокусничаем и ходим по канату! – Юрий Сергеевич шутливо поклонился в разные стороны. – И вы, наши дети, унаследовали наши таланты! Боба лучше всех плюется, Машка виртуозно врет, Наташа с детства выигрывает в кинга, Гарик... – Юрий Сергеевич примолк. Трогать Гарика надо осторожно, не дай бог, поранишь... – А Гарик у нас вундеркинд!

Володя Любинский улыбнулся.

В самом начале 70-х он вдруг написал чудную повесть о своем детстве в нежном, как шелк, городке Устюжне на речке Мологе. После работы бежал домой, предвкушая удовольствие засесть за чистый лист бумаги. Ночью с трудом отрывал себя от работы, ложился в постель. Но вскоре вскакивал, бросался что-то дописывать, исправлять.

Повесть об игре в войнушку и первой любви на сонных улочках Устюжны напечатали в «Звезде». Ее заметили, похвалили. Вторая повесть, о жизни ленинградских студентов-химиков, писалась трудно и уже не была напечатана. Успокаивать себя тем, что не подошла по соображениям цензуры, было трудно. Не имелось в повести ничего неподцензурного. Просто неудачная оказалась, так себе повестушка. Володя и сам понимал. И на этом все. Писателем так и не стал, остался просто кандидатом наук, просто заместителем главного технолога на химическом комбинате. Может, не надо было поджидать вдохновения, а только творить и творить? От того, первого, успеха осталась горькая, как изжога, обида. Словно дали подержать в руках жар-птицу и отняли. Хотя, кто дал, кто отнял? Сама улетела.

Он все еще изредка сочинял «стихи в прозе», а к прозе больше не подступал. Сесть за стол становилось все труднее, но... зачем-то ему, – теперь заместителю директора большого теперь уже комбината с большим уважением, большими возможностями и большой зарплатой, – зачем-то ему до сих пор это было нужно. Так что воскресное утро Володя начинал с задабривания себя. Обещал себе первую сигарету после часа работы, чашку кофе после второго, а на третий час его уже не хватало. Ну, бог с ним, а вот на сына он очень надеялся – на Гарика, конечно. Боба сочинял какую-то наивную полудетскую, плохо рифмованную ерунду, зато Гарик писал и стихи, и прозу очень сложно. Сам Володя, взрослый умный человек, иногда не все понимал... Талантливый мальчик у него. Зря Юрка Раевский упрекает, что он к сыновьям несправедлив. Да, разрешил Гарику пока никуда не поступать. Пусть мальчик спокойно пишет. Гарику он обязан дать возможность осуществиться...