Питерская Зона. Запас удачи

Пули, входя в жилистое плотное тело, разбрасывали темные брызги. За спиной, со стороны Мары, грохнуло. Чуть позже – взревело, локомотив задрожал. Оборачиваться пришлось, больно уж сильно завопила Раздва. Мать моя женщина, да что ж такое-то, а?!!

Осирис запрыгнул. Порванный, с размолотой разрывом половиной морды, с выдранными пластами мяса и болтающейся шкурой, брызгающий во все стороны кровью. И страшно, очень страшно лютый. А Мара, к гадалке не ходи, откатившись в сторону, вырубилась. От близкого ли разрыва, или попав под прыжок твари, не знаю. Не до того стало. Выбор невелик. Выбирай спуск, Хэт, лупи в него в упор, если успеешь. Все оставшиеся патроны. И только так.

Ревущее и хлещущее шипастым хвостом чудовище смертельно ранено. Но этого смертельного ему хватит растянуть ровно на один прыжок. Одно движение мощнейших мускулов, дрожащих в приближающейся агонии. Рывок на ненавистного человека, всей массой сверху, ударить задними лапами, пробивая прочнейший кевлар и бронепластик, выдирая титановые вставки комбинезона. Костяными крючьями когтей вспороть тонкую кожу и крохотные мышцы, добраться до требухи, выпуская ее наружу. Залить крышу локомотива его кровью, разодрать внутренности в мелкие ошметки, добираясь до позвоночника, и сломать его. Упасть сверху, клыками круша кости черепа, хрустя гортанью, выдирая плоть вместе с глазами. И умереть там же, забрав с собой ненавистную прямоходящую дрянь, огрызающуюся огнем и металлом.

Да-да, именно такой белый стих читался в уцелевшем большом глазе и двух крохотных глазках, расположившихся на лбу. И что-то мне совершенно не хотелось прослушать этот стих на самом деле.

Мне хватило остатка магазина. Я выпустил все пули до единой, вколотив их, как плотник вгоняет гвозди в доску, как повар отбивает мясо, как перфоратор пробивает стену. И сумел отпрыгнуть в сторону, когда осирис все же рванулся на меня. Ох, ну и сходил я в Зону, что и говорить.

АК сухо щелкнул и заткнулся. Точно в тот момент, когда бурая туша, хрипя и раздирая металл когтями, замерла почти у моих ботинок. Точно в тот момент, когда еле уловимый толчок ясно сказал о новых гостях. Мне хватило времени, чтобы швырнуть бесполезный ствол в морду первому пожарнику. И даже попасть прикладом ему точно в лоб. А вот второй оказался проворнее, и если бы не Раздва, бросившаяся на него, хана бы…

Моя девочка пискнула, улетая вниз. Пискнула так, что все внутри замерло. Потому что, кроме писка, был хруст. Сильный, такой сильный, что мне стало страшно. Но она подарила мне мгновение. И его хватило на два дела. Вытащить ТТ и рвануть на себе ручку МСЛ, спавшей всю ходку.

Спасибо конструктору Тульского-Токарева образца восемнадцатого года. Спасибо за два предохранителя, по одному на каждую сторону.

Девятимиллиметровые снаряды пробили пожарнику грудину, добрались до мощного короткого горла, снесли нижнюю челюсть. Тот упал, завалившись на меня. Я сделал шаг назад и поехал, заскользил вниз, попав в лужу, натекшую из осириса. Проехал, коровой на льду, с полметра, чуть не упав вниз. Но вместо меня улетел ТТ. И еще…

Она лежала на насыпи. Просто лежала мокрой и отжатой тряпкой. Мокрой от крови, покрывшей весь видимый бок. И не шевелилась. Моя девчонка, моя пушистая умница, моя Раздва.

Второму пожарнику следовало бы удрать. Сразу, как только он встал. Но глупый урод решил добраться до меня. Зря он это сделал. Совсем зря.

Вы знаете, что такое амок? Это безумие, накатывающее так сильно, что ты ничего не соображаешь. Алое глухое нечто, закрывающее разум и оставляющее твое тело один на один с инстинктами и желанием убивать. Слух обостряется. Зрение обостряется. Рефлексы обостряются. Викинги, любящие запас удачи у конунга, любили и еще кое-что. Кое-кого. Любили и боялись. Берсеркеров, людей, грызущих собственный щит, и врагов, порой раздирающих противника голыми руками. Вот что такое амок.

Пожарник познал его сполна. Глупая тупая тварь. Существо, решившее побороться с обезумевшим человеком и острой металлической лопаткой. Я превратил его в тушу, разделанную мясником. Я плюнул на него и плевать хотел на встающую Мару. Я спрыгнул вниз, наплевав на высоту. И побрел к сломанному маленькому зверьку, не шевелившемуся и не пытающемуся хотя бы пискнуть. Я взял ее еще теплое храброе тельце на руки, сел, прижав к себе, и пропал из этой злой действительности. Мне очень сильно хотелось плакать. Но не получилось. Как и чуда.

Потому что Раздва, спасшая мне жизнь черт знает в какой раз, умерла.

Все не так и все не то, когда… Когда происходит вот такое. Зверек, мутант, друг, ласковая лапушка, всегда радующаяся мне. И все. Больше никогда и ничего.

Серая хмарь, болтающаяся надо мной, перекатывалась дохлыми ленивыми волнами. Ветер нес запах Зоны, привычный и ненавистно-любимый. Терпко и отовсюду пахло свежепролитой кровью. Улетала, но все так же дразнила и тревожила гарь пороха. Несло звериным, болью и чем-то странным от погибших мутантов. Воняло гнилью и еще каким-то дерьмом из-под насыпи. Отдавало ржавчиной от локомотива и платформ. Зона жила обычным днем.