Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)

– Это ужасно, если так!..

Теперь по телевизору показывали уточек.

– Вам, наверно, пора уходить? – неожиданно проговорила женщина.

Я поклонился и вышел.

А на улице я вдруг почувствовал желание не расставаться с этой женщиной и просто молчать.

– Буду молчать! – сказал я, вернувшись. – Не хочу ни о чём думать…

– И я не хочу думать…

– И не говорить…

– Ни о чём…

Я молча поцеловал её в глаза.

– Знаешь, о чём я молчу? – спросил я потом.

– Знаю! – ответила женщина.

– Теперь пойду! – сказал я.

– Иди!

– Не хочу!

– Не иди! – закрыв дверь крохотной комнатки, она расстегнула блузку, легла на узкий диван.

Опустившись на колени, я провёл ладонью по её животу.

– Что же будет теперь? – спросил я.

Она молчала долго-долго. И вдруг сказала:

– Теперь ты знаешь всё…

Мы вернулись в комнату, где по телевизору рекламировали мебель. Девочка уснула.

– Приду ещё, – сказал я женщине.

– Зачем? – спросила она.

– Поговорим о Боге, о жизни, о смерти…

– О жизни помолчим! – сказала женщина.

– Можно, я уложу малышку в кроватку? – спросил я.

Женщина молча погасила в комнате свет и встала за моей спиной.

– Остаёшься? – я услышал, как женщина дышит.

– Да!

– Почему?

– Жизнь!

Женщина обхватила меня руками. Всего обхватила. И было много рук.

Я обернулся и увидел большие мерцающие в полутьме глаза.

– Жизнь! – повторил я.

– Чушь собачья! – прошептала женщина.

Я молча отнёс девочку в кроватку.

На танке

Григорию Кановичу

В полдень, приведя в страшное недоумение местных жителей, коз и собак, на глухой улочке заброшенного в Негеве посёлка появился танк и четыре автобуса. Неторопливо продвигаясь вдоль улочки, колонна остановилась возле дома старого Цахи, ибо дальше путь упирался в узкий деревянный мостик над высыхающей летом речушкой, а дальше, за мостиком, мир ограничивался редкими чахлыми кустами на приземистых и, казалось, вечно сонных холмах.

Человек в тёмных очках и джинсовой кепке, выйдя из автобуса и не выпуская из рук микрофон, стал давать распоряжения людям, одетым в военную форму, а потом, взобравшись на танк, который загородил собою почти весь мостик, обратился к высыпавшим из своих домиков жителям: «Дорогие граждане, израильское телевидение, готовя фильм о мужестве и стойкости наших бойцов в войну Судного дня, решило снять эпизод боя в вашем краю…»

Наблюдая за «боем», люди посёлка время от времени суетливо вскакивали со своих мест и предлагали «бойцам» подкрепиться то апельсинами, то козьим молоком. Когда же стемнело, человек с микрофоном объявил: «Уходим! Довоюем завтра…»

Цахи пообещал, что за оставшимся на мостике танком присмотрит ночью.

* * *

Ночью Цахи лежал с открытыми глазами.

– Ты чего? – спросила жена.

– Смотрю на звёзды.

Жена покосилась на окно.

– И мне не спится.

– Смотришь?

– Смотрю!

– Тоже на звёзды?

– На тебя!

– Зачем на меня?

– Не знаю. А ты зачем смотришь на них?

– Не спится…

– И мне…

Старик сел в кровати и задумчиво заглянул в тёмное пространство комнаты.

– Одевайся! – вдруг сказал он.

Жена послушно опустила ноги с кровати, и тогда Цахи, загадочно улыбаясь, вложил руку жены в свою.

В дверях женщина остановилась и тихо вздохнула, подумав, что уже много лет муж не брал её за руку…

Ночь была светлая, звёздная. Пёс Буги, завидев своих хозяев в столь неурочный час, лениво приподнялся, зевнул и снова опустился на землю.

– Вот она, – прошептал Цахи, подойдя к танку, – боевая машина!

– В таком был наш Эли? – спросила жена.

– В таком! – Цахи долго взбирался на гусеницу, долго выпрямлял непослушную спину, а потом долго переводил дыхание. Потом подобрался к башне, чтобы заглянуть во внутрь, но открыть люк сил не хватило, и тогда он снова выпрямился и закрыл глаза.

Разглядывая стоящего на танке мужа, женщина отметила про себя, что за всю их долгую жизнь она ни разу не видела его таким решительным, гордым и взволнованным.

– Что ты собираешься делать? – спросила она.

Цахи открыл глаза, похлопал ладонью по броне люка и вдруг, протянув руку жене, проговорил:

– Могу и тебя прихватить!..

Они устроились под пушкой возле смотровой щели водителя и долго наблюдали за тем, как вдали, по вершинам холмов, скользили длинные светлые блики.

Вдруг Цахи вздрогнул и, повернув голову к жене, спросил:

– Слышишь?

– Нет, а что?

– Приказ по рации!

Жена не поняла:

– По чему?

– Пора готовиться к бою!

– И мне? – прошептала женщина.

Цахи сплюнул себе под ноги и сказал:

– Если трусишь, убирайся!

Жена продолжала сидеть и не убиралась.

– Так как? – нетерпеливо поведя плечиками, спросил Цахи.

Уйти домой, оставив мужа ночью одного на боевой машине, женщина не решилась и тогда она, поправив на шее косынку громко и чётко проговорила:

– К бою готовая, вези, где огнём стреляют!..

Взревев, танк рванулся с места и, высоко подпрыгивая, стал преодолевать самые невероятные препятствия. То и дело смахивая со лба капли пота, Цахи наклонялся к уху жены и кричал: «Держись, боец!..» И снова танк подпрыгивал, и громко ревел мотор.

И вдруг женщина, облизнув пересохшие губы, осторожно сказала:

– Может, вернёмся в дом?

Цахи вскинулся всем телом и, с изумлением взглянув на жену, спросил:

– Ты это что?