Плач

Черт! Ударилась обо что-то ногой. Джоанна опустила фонарик — низкая ограда. Она посветила немного дальше и увидела, что ограда окружает прямоугольный пруд. От края пруда до большого садового забора было не больше шести футов. Она выпрямилась, приблизилась к высокому забору и, положив на него руку, прошла по всему периметру заднего двора. Пруд окружали недавно уложенные каменные плиты. Позади пруда была устроена квадратная площадка, посыпанная щепой, слева от пруда — альпийская горка, чуть дальше впереди — фонтан, а в правом углу — большой квадратный ящик для компоста. Двор представлял собой тщательно спланированный участок площадью не больше половины акра. Никакой свежевскопанной земли. И никаких деревьев.

Задыхаясь от гнева и растерянности, она стояла на нижней перекладине деревянной ограды и обводила лучом фонаря двор — снова и снова. За двором Фила начинался другой участок, дома на нем не было, только ровная земля и вывеска «Продается». Дом там, вероятно, снесли уже давно: двор успел зарасти травой. Джоанна бросилась обратно и, обогнув дом, прыгнула в машину и гнала до самого Гилонга, вжав в пол педаль газа и забыв пристегнуть ремень.

*

Алистер явно удивился, когда, проснувшись, увидел сидящую на нем женщину, которая тыкала в горло острием ключа.

— Куда ты его положил?

— Что? Джоанна, черт. Ай! Слезь с меня!

— Говори, куда ты его положил, или я сейчас выкрикну всю правду — так, чтобы твоя мама услышала!

— Убери ключ! Мне больно!

— Элизабет! Я убила…

— Тссс… Хорошо, хорошо.

Джоанна так сильно давила на ключ, что едва не проткнула Алистеру горло. Но ей было плевать.

— Где ты зарыл моего мальчика?

— Ты что, ездила туда?

— Ты никогда не отвечаешь на мои вопросы, только задаешь свои! Я спрашиваю элементарную вещь. Куда ты закопал Ноя? Ты сказал, что в этом саду два акра земли, что там растет дерево лилли-пилли. Ты сказал, что там очень красиво. Где Ной? Он что — в ящике для компоста?

— Нет!

— Под альпийской горкой?

— Нет. Ай! Черт, да я не помню!

— Ты не помнишь, где зарыл нашего сына? Он хотя бы в том саду?

— Да, да, в том! Прошу тебя, перестань, ты сейчас раздерешь мне кожу!

— Под щепками? Где? Слева? Справа? В середине?

— Да, под щепками, но я не помню, где именно. Я был в шоке. И очень спешил.

— Неужели правда не помнишь? Я думала, ты всегда все помнишь, дорогой Алистер! Я думала, что из нас двоих ты — тот, кто всегда все помнит. Рядом с фонтаном?

— Да.

— Ты просто хочешь поскорее мне ответить, потому что у тебя из шеи льется кровь.

— Я пытаюсь вспомнить. Но не могу. Ничего не помню. Извини!

— Куда мне идти, чтобы поговорить с ним?

— Поговорить?

— Куда мне идти? Да, поговорить, куда мне идти, чтобы поговорить с ним? Где мне попросить у него прощения? Где попрощаться с сыном?

— Нам нельзя к нему ходить. Ты вообще понимаешь, какое это было безумие — ездить туда? А что если кто-нибудь тебя увидел?

— Ты — человек, который никогда ничего не забывает, и ты не помнишь, как вырыл могилу совком, и как положил моего мальчика в землю, и как засыпал его землей — как сыпал землю Ною на личико, на ножки, на ручки, на пальчики, и потом утаптывал землю, утаптывал, хотя под ней лежит твой сын, ты топтал землю, которой его засыпал. Ты не помнишь, где все это было? У альпийской горки? Рядом с фонтаном? Ты не помнишь?!

Алистер стремительно схватил ее за запястья и придавил к кровати — она не сразу сообразила, что потеряла контроль над ним, и первое время продолжала испытывать ярость, а не страх. Он навалился обоими коленями на ее предплечья и зажал ей рот ладонью.

— Тсс, не пинайся, ай! Успокойся, Джоанна, успокойся. Я — на твоей стороне. Просто я не хотел тебя расстраивать. Тебе наверняка хотелось, чтобы там было красиво, поэтому я не смог рассказать тебе правду. Вот и все. Мы — на одной стороне.

На одной стороне? Против кого? Против Ноя? Она не могла произнести этого: он так сильно зажимал ей рот, что она даже не могла его укусить.

— Тсс, тсс, любовь моя. Тсс… Ну, ну. Джо, Джо-Джо, тсс…

*

Над Ноем не было никакого дерева. Земля поверх него никогда не принесет плодов. Никто не восхитится красотой листвы над его головой и не сварит джема, собрав подаренные им ягоды. Джоанна больше никогда не услышит его плача, не будет чувствовать связи с ним, не сможет сказать ему «Прощай». Мысль о том дереве казалась спасительной, Джоанна цеплялась за нее как за последнюю соломинку, но соломинка оказалась ложью.

Она притихла — как он ей велел. Она притихла и больше ничего не говорила ни о дереве, ни о том идиотском разговоре во время их первого свидания, когда они высказывали предположения о ролях друг друга: Алистер — это тот, кого нужно слушать, а Джоанна — та, кто вечно все забывает. Она ничего не говорила ни о треугольнике судьбы, ни о том, как убила Ноя, ни о треугольнике, который она видела теперь так отчетливо, что, наверное, и другие люди уже должны были его заметить. И понять, какую позицию она теперь занимает: конечно же Преследователя.