Плач Агриопы

- Не горим, не горим! — Рассерженно ответил «ариец», возносясь над толпой. Своим манёвром он моментально сбил огонь, но снижаться по новой не решался. Вместо этого повёл вертолёт по широкой дуге — так, чтобы осмотреть весь сад. Из окон первого этажа дома уже валил густой дым; нападавшие, похоже, добились своего и подпалили особняк. Даже с высоты было видно, как многие из них грозно потрясали кулаками, праздновали победу.

Казалось, они не боялись даже языков пламени — плясали перед ними, как бессмертные фениксы. Ещё немного — и они не испугаются проникнуть в самое сердце огня: вползут по-змеиному в окна.

Один уже сделал это: забрался на крышу и вздымает к небу винтовку, как совершивший революцию повстанец.

- Стой! — крикнул Павел Третьякову. Он вдруг понял, что человек с винтовкой, на крыше особняка, не согласуется с обстоятельствами. — Смотри! Это Людвиг! Это свои!

Управдом ничуть не был уверен в собственной правоте. При всём желании, он не сумел бы признать в человеке на крыше латиниста с такого расстояния. Но заставлял себя верить. Кому же ещё там быть? Это не захватчик — это тот, кто выдерживает осаду. И в руках у него — не повстанческая винтовка, а мушкет, украшенный серебряным литьём и рубинами.

- Вижу, — Третьяков кивнул и заложил крутой вираж, прерывая движение по дуге. — Иду к ним!

- К ним? — переспросил управдом.

- Там трое, — подтвердил «ариец». — Три человека! — Для верности, он показал три пальца.

Теперь и Павел видел это. Три фигурки на гладкой, покатой крыше, покрытой дорогой черепицей. Но только одна — на ногах, две другие — неподвижные, распластанные на скате, тела. Он понял, почему не заметил их прежде, когда вертолёт висел над толпой нападавших. Двускатная крыша, с небольшой башенкой посередине и полосой ровного, без наклонов, пространства — возле неё — одним скатом нависала как раз над фасадом дома. Людвиг же — если это и впрямь был он — обосновался на противоположном скате, скрывшись от глаз за той самой, декоративной, башенкой.

- Молодой мужчина, — похоже, ранен. Женщина и ребёнок — без чувств или мертвы! — Хладнокровно объявил Третьяков. Зрение у него было явно получше, чем у Павла. Хотя тот тоже разглядел третью, крохотную, детскую, фигурку возле башенки.

- Мы можем вытащить их? — управдом коршуном навис над пилотом. Его злило молчание Третьякова, хотя то продолжалось не более пары секунд. — Ну, что думаешь? Мы вытащим их?

- Я не знаю… — «ариец» поднял глаза, выдержал взгляд Павла. — Сесть я здесь не смогу. Да если и сяду — нас тут же покрошат в винегрет.

- Тогда я прыгну! — управдом не чудил, не пугал: он был готов на этот подвиг супермена. Мозги размягчились, и картинка прыжка рисовалась в воображении даже не страшной.

- Не мели чушь! — отрезал Третьяков. — Твой труп не поможет здешнему кордебалету.

- Ты о чём? — Павел не понял метафоры и от того слегка смутился, а смутившись, опомнился. О прыжке теперь думалось как о самоубийстве, но он по-прежнему не видел иного способа оказаться на крыше. И знал, что не имел права не оказаться там.

- Мы не сможем сесть. Ты не сможешь прыгнуть. Сумеем ли снять людей с крыши… — Третьяков задумался, — будет зависеть от того, чем располагаем. Так что не суетись. Иди в пассажирский отсек и описывай всё, что видишь. Понял меня?.. Всё — важное и неважное.

- Времени нет! — Павел едва не разрыдался, когда фигурка Людвига исчезла из вида, — но «ариец» выровнял вертолёт, и опять стал виден мушкет, которым потрясала Людвигова рука.

- Нет ни минуты, — быстро согласился Третьяков. — Потому поднимай зад и делай, что говорю!

Управдом едва не взвыл от беспомощности. Спорить дальше не стал. Откидное кресло схлопнулось, освобождая проход.

Мотаясь от стены к стене, в такт рывкам вертолёта, Павел ввалился в салон.

Пожалуй, небольшое помещение, размером с маршрутку, и впрямь могло бы называться салоном, окажись в нём кожаные кресла с подголовниками, мини-бар с текилой и коньяком, приличная видеосистема и, конечно, длинноногая стюардесса с фальшивой улыбкой. Но борт МЧС, на котором, волей богомола и провидения, оказались чумоборцы, был оборудован иначе.

Скорее всего, Третьяков не ошибался, когда предполагал, что данный МИ-8 имеет медицинскую специализацию. На синей клеенчатой лавке, вытянутой вдоль левого ряда больших круглых иллюминаторов, стояли медицинские саквояжи с большими красными крестами на крышках. По правую руку от Павла возвышались странные конструкции, больше всего похожие на двухъярусные койки плацкартного вагона. Всего конструкций было две. Казалось, плацкартное купе располовинили, и обе половины, вместе со стенками, прислонили к правому ряду иллюминаторов, на расстоянии метра друг от друга — лежанками в проход. Ещё вся эта инженерия походила на две пары двухэтажных носилок. Хотя, наверняка, устройства были куда функциональней и сложней: на жёстких металлических креплениях, над каждым из четырёх лежачих мест, теснились многочисленные датчики, кожухи электронных приборов, тумблеры и ручки настройки, розетки и разъёмы всех мастей.