- Это твоё, — управдом показал на оружие, потом на грудь «арийца». — Я верну его тебе, если ты поможешь моей дочери. Звучит глупо — я понимаю, — но она видела тебя, когда была в бреду. Она просила, чтобы ты… убил болезнь…огненную болезнь, которая печёт нутро, как уголь. — Павел смахнул предательскую слезу. Так как? Ты что-нибудь знаешь обо всём этом — об эпидемиях, болезнях, Босфорском гриппе?
«Ариец» молчал. В его глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия, но непонимания там плескалось куда больше. Павла вдруг осенило: он вытащил бумажник из кармана, отыскал там фотографию Еленки с Татьянкой — он малодушно хранил её даже после развода — и протянул пассажиру.
- Здесь моя дочь! — проговорил дрогнувшим голосом.
«Ариец» медленно и осторожно опустил ружьё и произнёс что-то длинное, печальное, с непременной своей «мортирой». Но Павел, благодаря Еленке, уже знал, что, говоря так, «ариец» поминает смерть.
- Ты мне всё расскажешь! — злобно выкрикнул он. — Ты не отмолчишься!
Ещё недавно Павел полагал, что знает об этом мире всё. Он оставался материалистом и скептиком, если дело касалось потустороннего. А сейчас, пригрозив закону и порядку серебряным мушкетом, захватив машину скорой помощи, освободив явного психа, не только не ужасался содеянному, но и отчаянно искал возможности пойти дальше, дальше, до конца, прямо в рай или ад, если придётся. Павел и не думал прежде, что за Татьянку, да и за Еленку тоже, готов убить или спасти каждого встречного. Впрочем, убивать и спасать — плёвое дело. А вот выучить Латынь — управдому не по зубам. Но ведь кто-то же сподобился на это! Кто-то же говорит на этом языке каждый день! Павел вспомнил, как длиннолицый доктор, увозивший «арийца» из подвала, пошутил насчёт кардинала из Ватикана. Память управдома вновь встала в боевую стойку, дорвалась до скрытых резервов. Да и так ли уж глубоко они сокрыты? Экскурсовод знает многое, — напомнил себе Павел. — В том числе и о том, где в Москве водятся кардиналы.
Он уже заводил двигатель, а в голове вертелось азбучное: «Собор Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии — здание в неоготическом стиле по Малой Грузинской улице, главный католический храм Москвы и России. Построен по проекту Томаша Богдановича-Дворжецкого. Освящён в 1911 году, в 1938 — закрыт советскими властями, после чего в здании располагались светские организации. В девяностые годы возвращён католической церкви. Храм после реставрации освящал легат Папы Иоанна Павла Второго. В настоящее время проводятся службы более чем на десяти языках, в том числе на Латыни». Ну конечно! В отличии от Латыни докторов, Латынь католических священников — вполне живая. А Большая Грузинская — в двух шагах от стадиона Красная Пресня.
Павел взбодрился, ощутил почти охотничий азарт. Даже когда увидел два огромных медицинских фургона-восьмиколёсника перед приземистым стеклянным павильоном метро «Краснопресненская» — не спасовал, бесстрашно промчался мимо полицейского кордона, прикрывавшего медиков со всех сторон. Управдом быстро сообразил: полиция подкатила не из-за него.
На Малой Грузинской наблюдался избыток транспорта, для двух часов дня. Павел украдкой посматривал на «арийца»: не отчебучил бы чего-нибудь, на виду у соседей по дорожному затору. Но тот сидел молчаливо и неподвижно.
Когда вдали показался собор, управдом улыбнулся. Разум подсказывал: большие надежды, которые он возлагал на московских католиков, могли и не оправдаться, — но Павел не мог приказать себе рассчитывать на худшее. Собор, похожий, одновременно, и на музыкальный орган со множеством труб, и на замок заколдованной принцессы, приближался. Управдом почёл за благо припарковаться в одном из переулков и, обратившись к «арийцу», произнёс, сопроводив слова красноречивым жестом:
- Сиди здесь. Двери будут закрыты, в окна не высовывайся. Постараюсь вернуться поскорей.
Войти в чугунные ворота с латинским крестом не составило труда. Павла никто не остановил, не потребовал объяснений: зачем он, в крещении православный, желает проникнуть в католическую твердыню.
В памяти Павла собору было уделено не так уж много места: только информация, интересная экскурсантам. Несмотря на то, что мимо ажурного сооружения Павлу прежде случалось проезжать не раз, никогда он не испытывал потребности остановиться и заглянуть внутрь собора. Теперь он боялся выдать себя неправильным поведением. Привлекать внимание — ой как не хотелось!
За оградой было малолюдно: в два часа пополудни, да ещё в рабочий день, удивляться этому не приходилось. Несколько детей резвились возле аляповатой сусальной статуи, изображавшей пастыря в окружении овец. Двое шалопаев оседлали бедных каменных животных, а один, самый неугомонный, пытался по посоху пастыря взобраться тому на руки. По ступеням, символизировавшим божественные заповеди, Павел поднялся на высокое соборное крыльцо; рванул на себя тяжёлую дверь и оказался в притворе.