Плач Агриопы

Человек прежде никогда не переступал больничного порога. Суета, царившая под здешними сводами, изогнутыми и расписными, как в храме, поначалу смутила его. Впрочем, тотчас выяснилось, что ни до него, ни до его больной жены, здесь никому не было дела. По длинному коридору семенили монахини со скорбными лицами; чумные доктора, в масках и без оных, вышагивали, будто огромные чёрные птицы; и, как тяжёлый купеческий корабль, не касаясь никого руками, не окликая никого по имени и не требуя убраться с дороги, прокладывал путь сквозь всю эту человечью суету мрачный согбенный Вазари. Неужто он работал привратником в больнице? Человек, бережно нёсший на руках жену, размышлял об этом некоторое время, но спросить своего провожатого так и не решился.

Двигаясь по коридору, человек заглядывал в раскрытые двери и наблюдал там немало чудного, а иногда и ужасного. В одном месте за дверью обнаружилась комната, уставленная пыльными склянками самых разных форм и размеров. В некоторых, в густой жидкости, похожей на мёд, плавали куски белого и красного мяса. В другом месте — горел огромный очаг, хотя согревать больницу посреди лета не было никакой нужды. Рядом с очагом, на низких деревянных столах, курились дымы в медных и стеклянных сосудах, резко и странно пахли какие-то листья, коренья и даже хвосты, похожие на поросячьи и сваленные прямо на пол. Наконец, за третьей дверью была, похоже, устроена бойня. Здоровенная деревянная бадья стояла под деревянной, на железном основании, конструкцией, состоявшей из широкой доски и двух опор. Доска крепилась к крюкам опор и, судя по всему, могла быть приподнята или опущена на большую или меньшую высоту. На доске, скрученный толстыми верёвками, возлежал некий горожанин. Пожалуй, связанный Исаак, в день всесожжения, выглядел похоже. Наверное, бадья предназначалась для того, чтобы принимать кровь, но была установлена небрежно, потому в красный цвет окрашивалась и немалая часть пола. Распятый горожанин, потерявший столько крови, — совершенно точно — должен был испытывать нестерпимую боль, но не стенал и не вопил благим матом — только еле слышно кряхтел по-стариковски. Человек решил, что боль убирают магическим зельем, и не обязательно с церковного благословления. Впрочем, душа его отчего-то не возмутилась мерзкой картиной.

Тем временем Вазари добрёл до конца коридора и распахнул ещё одну дверь, потом поманил за собой гостя. Человек вошёл — и оказался в длинном зале, устланном соломенными подстилками. На каждой корчилась человеческая фигура. Изредка к больным подходили монахини — вытирали пот кусками холста, подносили и уносили прочь что-то дымящееся в медных тазах, а иногда — в глиняных мисках. Ближе к середине помещения были расставлены несколько стульев с высокими резными спинками. Человек, восседавший на одном из них, протягивал перед собой обнаженную, сухую, как ветка, ногу, и её растирали широкими полотенцами сразу две монахини.

Неподалёку от входа, возле высокого узкого окна, стоял длинный деревянный стол, похожий на столы в крестьянских домах. Вазари приказал положить женщину на него. Человек выполнил это и, потупив взгляд, ожидал, пока Вазари колдовал над телом несчастной. Тот воистину походил на колдуна — касался толстыми грязными пальцами то век женщины, то её шеи, прикладывал обломок бесценного венецианского зеркала к её губам. Наконец, выдохнул всей грудью и нехотя сообщил:

- Она жива!

Радостное известие не столько взволновало человека, сколько повергло в растерянность. Он не знал, как повести себя с Вазари: благодарить его, или не стоит. И он не знал, как повести себя с женой: вернуть домой невозможно, так значит, оставить её здесь, уложить на одну из подстилок?

- Она больна Чёрной Смертью. Знаешь ли ты это? — Вазари, со злым прищуром, уставился на собеседника, и тот, будто побитая собака, немедленно отвёл взгляд и согласно кивнул, как кивают священнику на покаянии, когда стыдно произнести: «грешен».

- Хорошо! Значит, ты готов, что она отойдёт к Господу? — Вазари дёрнул себя за длинную бороду так, как будто вытер об неё руки. Человек вновь кивнул.

- Как её зовут? — Человеку отчего-то не хотелось отвечать. Ему казалось, что, назвав имя страдалицы, он словно бы сдёрнет с неё платье, выставит нагою на позор. Но всё же, собравшись с духом, он выдавил:

- Мария.

- А тебя? — продолжил допрос Вазари.

- Валтасар, — своё имя человек произнёс куда громче. Заслонил им то, первое.