Плач по Александру

В жизни тогда было не все весело как в кино. Он проиграл в ошички Коляну три куска. Три тысячи рублей. Оттягивал расплату, играл в долг ни на что не надеясь. Тот в открытую мухлевал, пользовался запрещенной свинчаткой выбивавшей из кона половину костей, требовал расчета. По блатным законам он должен был ходить перед Коляном на цирлах, тот мог сделать с ним что угодно: порезать бритвой глаза, искалечить. Права были на его стороне, милиция его не трогала, участковый Сотников ходил к нему в гости, пил с Коляном уворованный с винзавода спирт-ректификат.

– Давай, садись, пионер, – приказал однажды выиграв очередную партию в кости. – Наколку сделаем…

Вытащил из кармана тряпицу, развернул, достал несколько иголок, кусочек угля.

– Руку тяни! – прикрикнул.

Положил на колено, поплевал между большим и указательным пальцами.

– Чего изобразим? – спросил. – Кликуху марухину? Бабу имеешь? С большими буферами, – пропел, – и с жопой набоку! Ну, говори, чего молчишь!

Ему было все равно.

– Коли, чего хочешь, – проговорил.

– Лады…

Вывел коряво в заплеванном месте буквы «В» и «И кончиком угля.

– Порядок, – произнес. Ткнул, нацелившись, иголкой в мякоть кисти. Он охнул дернув рукой. На коже выступила алая капелька крови…

– Не бзди горохом, – говорил увлеченный работой Колян. – Наколка для блатаря первое дело.

У него была железная хватка, у паскуды Коляна, должников своих из цепких воровских лап он не выпускал.

– Давно не виделись, – остановил как-то на улице, когда он возвращался из школы.– Заскочим ко мне…

В глинобитной его хавире возле каракулевого завода, где он жил с известной всей Бухаре биксой Люськой Гуманковой, Колян дал ему первый урок шмона по хурджумам, а в один из базарных дней повел на дело.

Воскресные базары возле крепости Арк собирали в войну кучу народу. Здесь была толкучка, где люди продавали с рук или меняли на продукты домашнее барахло, рядом скотный рынок, ряды зеленщиков, лепешечников, молочников, торговцев сладостями. На базары в Бухару приезжали по воскресеньям колхозники из соседних районов. Везли домашнюю птицу, баранов, кукурузную муку, сухофрукты, масло в бутылках, увозили, расторговавшись, в седельных сумках-хурджумах обмененную у голодных беженцев одежду, обувь, пачки обесцененных рублей.

На приезжих из Ромитана, Галаасии, Вабкента, которых блатари презрительно называли «звери», и охотились воры-хурджумщики, одним из которых он стал из-за долга Коляну и желания быть похожим на героя «Багдадского вора».

Было еще темно, когда они с Коляном пришли к заколоченной мечети напротив Арка. Сидели, прислонившись к резной колонне портала, смотрели в сторону маячившей неподалеку городской стены возле Самаркандских ворот, откуда должны были появиться направлявшиеся на базар «звери». Его била противная мелкая дрожь, отходил несколько раз в сторону отлить. Возвращался на место, вынимал из кармана телогрейки парикмахерскую бритву с костяной ручкой, водил машинально по ладони. Колян был спокоен: дымил в кулак самокруткой, сплевывал в сторону.

– Ша! произнес настороженно.

Из поредевших сумерек двигались в их сторону расплывшиеся силуэты. Проследовал мимо небольшой караван из двухколесных арб, сопровождаемый всадниками. Его пропустили: добыча была не по зубам. Нападали хурджумщики на одиночек, которых легче было грабануть и от которых в случае провала легче было смыться.

Первого своего «зверя» он запомнил на всю жизнь. Это был немолодой узбек с седой бородкой, восседавший на ослике. В чалме, полосатом халате, кожаных ичигах с галошами. Споро двигавшийся под ним ослик, которому он давал временами шенкеля в бок, был едва заметен под набитой седельной сумкой с двумя карманными полостями.

Они позволили «зверю» немного проехать, после чего Колян подтолкнул его легонько в спину:

– Давай!

В несколько шагов он догнал трусившего по булыжной мостовой «зверя», пристроился сзади, стал проводить острием бритвы вдоль шва ковровой сумки. Ни черта не получалось: лезвие скользило не оставляя следа по жесткой ткани…

«На счет десять не распишешь хурджум, – учил на тренировках Колян, – считай, облажался».

Для удобства он уцепился свободной рукой за кожаный ремешок шлеи, пропущенный под ишачьим хвостом, как следует прицелился, взмахнул бритвой. Старик в это время пнул в очередной раз ишака задниками галош – тот нервно замотал облысевшим хвостом, выпустил в него приоткрыв задний проход порцию зеленоватых травяных шариков. Задохнувшись невыносимым зловонием он отпрянул в сторону, споткнулся о булыжник, упал.

– Шухер! – орал за спиной Колян. – Когти рви!

Соскочивший с седла бородатый старик стегал его камчой – по рукам, спине, пинал ногами.

– Шайтан, – хрипел с придыханием, – карабчик! («Дьявол, вор!)

Он бы его, точно, пришил, если бы не Колян давший старику сзади подножку, после чего оба мы рванули в три аллюра к городской стене возле парка культуры, нырнули в пролом и пошли не разбирая дороги по зарослям верблюжьей колючки в сторону дома…