Плач по Александру

Так позорно закончилось его боевое крещение. Со временем приобрел воровской опыт, ходил на шмоны в одиночку, брал у «зверей» когда шмотье, когда жратву, когда бабки. Смывался без посторонней помощи, если случалось бортануться. Вернул долг Коляну, был убежден уезжая в сорок четвертом к отцу в Иран, что никогда его больше не увидит. Напрасно, как оказалось. Ничего с ним не случилось: был жив и здоров, отрастил брюхо, носил американские ботинки на толстой подошве. Сообщил при встрече ухмыляясь: лично отвалил в фонд обороны страны пятьдесят кусков. На строительство танковой колонны «Советская Бухара».

– Сучьей падле Гитлеру кол в жопу, – пояснил.

Черт его дернул рассказать про медаль. Как пароходного старика надул. Похвастать не терпелось. Мол, не терял в отлучке даром время, совершенствовал воровские навыки.

– Молоток, – похвалил Колян.– Покажь, что за штука.

Кончилось тем, что он проиграл ему гангутскую медаль в «очко». Колян тащил каждый раз из колоды «тузы» с «десятками», приговаривал похохатывая: «Ваши не пляшут». А ему выпадали одни только «валеты» и «шестерки». Сука он был позорная, Колян, и карты и рожа были у него крапленые, но все равно он его пожалел, когда узнал от кого-то из пацанов, что его мучителя пришили по пьянке блатари из шайки Наримана. Пырнули под ребро финяком, засунули в мешок, выкинули в камышовое болото за городом. Там его, раздутого до неузнаваемости, и нашли потом милиционеры…

Гангутская медаль (продолжение)

А со стариком-кассиром, у которого он увел на теплоходе старинную медаль, они все же встретились. После войны, в Бухаре. Школа, где он учился, возвращалась в конце осени домой из подшефного колхоза, где старшеклассники вкалывали больше месяца как негры из «Хижины дядя Тома» на уборке хлопка-сырца. Ехали в колхозных арбах, простуженные, немытые, под моросящим дождем, соскакивали то и дело, помогали лошадям-доходягам выбраться из жирной грязи. Один только верблюд Паша Академик, тащивший первую арбу с директором и учителями, спокойно себе шлепал по лужам. Он ушел далеко вперед на длинных своих ходулях и изредка поворачивал губастую башку в их сторону как бы говоря: «Не тушуйся, пацаны, я с вами».

Они кричали ему:

– Паша, подожди!

И тогда он гордо отворачивался. Мировой был верблюд!

Вернувшись они сходили всем шалманом в баню, постриглись в парикмахерской горпотребсоюза, собрали назавтра учебники. Утром он гнал в школу, увидел возле кинотеатра «Ударник» на фанерном щите афишу. Нарисована верхом на красном жеребце красавица в бриджах с такой штукой на голове вроде гребешка из истории древнего Рима («Спартак, пораженный в бедро, отбивается от нападения сзади»). И надпись внизу: «Цирк. Скоро открытие!»

Глазам не поверил – цирк! Сколько его ждали, едет, наконец!

Всюду только и было разговоров о циркачах. Когда прибудут, что покажут, сколько будут стоить билеты. Отметки за текущую четверть, призывы учителей наверстать упущенное за время работы в колхозе и прочая фигня отошли на задний план. Было не до того. Афиша все висела, мокла под дождем, а цирк все не приезжал. Вроде «второго фронта» в войну. Тоже сообщали по радио, писали в газетах: «скоро», тоже ждали бесконечно, а открыли, когда наши колошматили фашистов на их собственной земле.

Совсем, было, потеряли надежду, когда в городе появился нездешний человек в лакированных сапожках, похожий на киноартиста Кторова из «Праздника святого Иоргена» – цирковой, как оказалось, администратор, гонявший из конца в конец по улицам на нанятом фаэтоне.

На щите у кинотеатра наклеили объявление: «Артистам цирка требуются комнаты». Сомнениям пришел конец: скоро, скоро открытие!

Афиши на щите возле кинотеатра несколько раз еще менялись. С тигриной открытой пастью: «Знаменитый укротитель и дрессировщик Иван Тамбовский». Другая: «Эквилибр на проволоке: сестры Алтузовы». Еще одна: «Открытый чемпионат французской борьбы с участием сильнейших богатырей». И так далее. А цирк все не приезжал. Ждать становилось невмоготу.

Администратор в сапожках неожиданно исчез. В народе стали говорить: никакого, мол, цирка не будет, все это липа, деньги на билеты соберут, и поминай как звали.

Жизнь потеряла всякий смысл. Тогда-то на фанерном щите поверх афиш снова появилось объявление: «Артистам цирка требуются комнаты».

Цирк какой-то получался.

Они застали Бухару врасплох. Явились, когда не оставалось уже никаких надежд. Прибыл цирк!