Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник)

– Да, пока пью. Это хоть как-то восстанавливает мир, я хотя бы снова вижу краски, цвета, испытываю эмоции. В таком мире я могу существовать. Мне нужен допинг, хотя бы для того, чтобы просто говорить сейчас с тобой, понимать и отвечать тебе.

Они уже выпили по бокалу воды с кружком лимона на стеклянном краю и ждали супа, в паузе Лиза, прикрывая бутыль салфеткой, разлила в опустевшие бокалы оставшееся. Хотя прятаться было не от кого, официантка ушла. Бокалы заполнились почти целиком. Выпили за тех, кто не с нами.

– А если просто, – Аня закусила лимоном, поморщилась, – ты повзрослела десять лет назад и одной душевной жизни тебе перестало хватать? Она же все-таки тесная.

– Но мне хватало ее, всегда хватало. И всем, кого я знала и знаю, ее хватало, хватает вполне!

– Ты не как все.

– Еще все меняется, когда я влюбляюсь, – Лиза вздохнула. – Но это теперь тоже случается слишком редко. Сейчас это почти произошло, но если он знает, тогда… всё.

– Но ведь этого тоже хватило бы ненадолго!

– Ты хочешь сказать, мне нужно что-то еще.

– Да.

– Что?

– Я не могу больше повторять.

– Говорю тебе, я в Него верю, но это… – Лиза повысила голос, – не меняет! ничего!

– Потому что ты не думаешь, что Он живой!

– Теперь уже нет.

– Что Ему тоже бывает больно, обидно, радостно.

– Ты права.

– Но если представить только, что Он живой, тогда и все вокруг сразу бы ожило. И можно было бы для Него что-то тут же сделать, как для человека!

– Наверное.

– Не пить больше. Я тебя прошу.

– Да ведь я могу в любой момент бросить, – Лиза вдруг кратко хохотнула и подняла бокал. Выпили за плавающих и путешествующих.

Наконец принесли суп в горячих глиняных горшочках, залитых сверху сыром, Анька продырявила ложкой сыр. Внимательно посмотрела внутрь, там плавал лук, из проруби вырвался луковый и перечный аромат.

– Лизка, ужасно вкусно!

Лиза попробовала, кивнула.

– Отличный супчик!

– Прямо из Парижа.

Они засмеялись. Выпили за мастерство во всех областях и сферах. Бокалы опустели, и Лиза разлила вино. Без паузы выпили за счастье в личной жизни.

И сидели еще долго, говоря уже о другом. Москва, друзья, как давно все оставлено, как все меньше писем оттуда, как полынью пахнет хлеб чужой. Но хлеб был такой мягкий, свежий, его нужно было отламывать большими кусками и запивать крупными жадными глотками, рассеянно глядя на горящее матовым светом, бесшумное отсюда море.

Вино было недопито, но больше пока не хотелось, взяли бутыль с собой. Старую извлекли из рюкзака и оставили внизу, у ножки стула, официантка словно и не заметила ничего. Они расплатились, побрели по набережной дальше. Впереди показался новый спуск к воде.

– Лизка! – Аня вскрикнула. – Эта сила меня точно раздавливает! Подминает.

– Какая?

– Всякая! – Аня побежала вперед, к морю, но бег получился странный – замедленный, огромными, неровными шагами. Ее явно сносило слегка. Она бежала по песку не останавливаясь, не тормозя, Лиза невольно двинулась вслед, ей показалось: сейчас вбежит в воду прямо в куртке и джинсах. Но у самой кромки Анька остановилась, зачерпнула воду ладонью, плеснула в лицо, быстро пошла обратно.

– Лизка, – закричала она еще издалека, запыхавшись. – Лизка!

– Как водичка?

– Уже немного остыла. Елизабет, Елизабет. А хочешь, сделаем чудо? Ведь тогда ты бросишь? Хочешь, я пойду по воде? Хочешь?

– Что, прямо сейчас?

Анька замерла на миг, подумала.

– Нет, лучше, наверное, там, в Тверии. Там надежнее, да?

– Наверное. Давай лучше там!

И Лиза, взмахнув руками, продирижировала что-то невидимому оркестру. Она была в отличной форме, хорошо говорила и хорошо шла, только глаза горели ярче, белки всверкивали в темноте, и как будто еще сильней потемнела кожа, она была как негритянка сейчас.

– Лизка, знаешь что?

– Знаю.

И Лиза послушно опустила руку в рюкзак.

* * *

И дальше они снова ехали в Тверию. Автобус уходил только через час. Они ждали в привокзальном кафе, совершенно безалкогольном, увы. И тайно от служителей снова и снова разливали по уже освободившимся от быстро опрокинутого сока бумажным стаканчикам прозрачную жидкость. Ели апельсин и отпивали долгими медленными глотками и потом громко-громко говорили по-английски, как две заправские американки, и было все еще мало, не хватило самую малость до полного взлета! Но кончились деньги, помнишь? И Анька все повторяла: еще бы чуть-чуть, литтл, литтл!

– Литр, литр! – подхватывала Лиза, и они хохотали.

На табло загорелись нужные зеленые буковки, прикатил их автобус. В салоне играла музыка, водитель, молодой и веселый израильтянин, подпевал радиопесням и перекрикивался с пассажирами. На макушке в черных кудрях затерялся светлый кружок кипы. Аньку так и подмывало постучать пальчиком по этой смешной макушке. И еще хотелось в туалет. «Что ж ты на вокзале, что ж ты…» – Лиза давилась смехом, все ее сейчас невероятно смешило.