Плачь, принцесса, плачь

Пытаюсь поцеловать тебя.

Не знаю, чувствуешь ли ты то же, что чувствую я, Но мы могли бы быть вместе, если бы ты захотела.

(Хочу ли я знать?)

Взаимно ли это чувство.

(С грустью смотрю, как ты уходишь)

Я вроде как надеялся, что ты останешься».

© «Arctic Monkeys» — «Do I Wanna Know?»

Я заскользил губами к ее уху, не касаясь, а лишь лаская нежную кожу шеи горячим дыханием, продолжая удерживать пальцы на той самой жилке, и она пульсирует все быстрее и быстрее.

— Зачем придумывать… если его можно нарисовать прикосновениями… без написанных лживых слов.

Она вздрогнула, когда мои губы коснулись мочки уха, и я тут же выпустил ее.

— Нам пора. Поехали.

Глава 14. Джокер

Я чувствовал. Я давно уже не читал ее. Она настолько во мне, что уже на стадии «…набирает сообщение» я слышал её голос и видел её мысли. К чертям аудио — его только для того, чтобы слушать её стоны… Под музыку. Представляя, как она там… в паузах. СО МНОЙ! Да, дьявол! Снова и снова на повторе. Композиция только для меня, где она записала свои стоны, наложив их на песню группы «Nine Inch Nails» «Closer». Слушать их, словно конченый псих, сутками напролет, стараясь не сорваться, не начать фантазировать, рисовать себе, что и как она делала в этот момент. Или еще хуже — вспоминать. Осатанело вбиваться в собственную ладонь, закрыв глаза и фантазируя, что всё это наяву. Настолько МОЯ, что самому сложно поверить в это.

А ночью в тишине в ожидании Адама, с особой мстительностью улыбаться собственным мысля о том, что он этого не узнает. Я не позволю услышать МОЁ.

И в очередной раз читать её CAPS LOCK, улыбаясь смущению между строк. Многоточия ее голода… Когда впиваешься взглядом в текст, считая пробелы… Каждый из них значит больше, чем для всех остальных значат признания в любви.

Зачем я это делаю? Своеобразное наказание самому себе. За ту боль, что разъедает внутренности, за то, что ломает так, будто кости крошатся в песок, а кишки наизнанку выворачиваются. Но я с маниакальным упорством приговоренного к смерти снова и снова окунался в наш с ней мир, потрескавшимися губами выпивал до дна этот яд и, вытирая ладонью рот, смаковал его вкус, корячась в судорогах боли. Я выкуривал ее из себя, и видел, как она улетает сизой дымкой в сторону окна, и тогда я переставал выдыхать дым, слишком слабый, чтобы расстаться с ней навсегда. Я и не хотел. Да, я не был рядом с ней, но я похоронил ее в себе. Навечно. Заживо.

Я ведь не лгал ей:

«Словами иногда острее, чем лезвием, да, маленькая? Они впиваются в запястье глубже веревок, стягивая, не позволяя лишних движений.

Потому что каждое твое движение — слово принадлежит мне».

Даже сейчас. Ты просто помни это, Принцесса… набирая пробелы. В паузах. И многоточиях. Никому другому. Только мне.

«Молчим, открыта дверь

Тире и точки о тебе,

Моя печаль.

Приснись, вернись ко мне.

Надежды в миг случайных дней

Не обещай».

© «The SLOE» — «Моя печаль»

Да, моя печаль. Тоска, вдыхая которую ощущаешь, как рвутся сухожилия и в сердце впиваются острые иглы разочарования. Потому что понимаю, что всё правильно. Я всегда был эгоистом. Эгоистом во всём. Но в таком случае с ней я не хочу быть самим собой. По крайней мере, я постараюсь.

— Неужели в этой квартире можно находиться, не боясь оглохнуть? Аллилуйя!

Гордеев распластался на диване, довольно щурясь на одиноко висящую на потолке лампочку. На губах полуулыбка ехидная блуждает. Нет, придурок, просто я, скорее, позволю утащить меня демонам в мой собственный Ад, чем я позволю тебе услышать мою девочку.

Демонстративно напевая, щёлкнуть на плеер и включить на полную громкость другую музыку, злорадно ухмыльнувшись, когда он едва не зарычал.

— Рад, что при всё при этом у тебя есть еще силы на клоунаду.

— При чём при этом? Ты никогда не мог оценить мое чувство юмора, Гордеев. Обидно даже.

Он громко фыркнул и резко сел, вытянув ноги на полу.

— Ты знаешь, я ведь ни разу не спросил тебя, почему ты выбрал этот грёбаный псевдоним. Думал, это веяние моды. Но теперь понимаю — ты точно такой же урод, смех которого вызывает не радость, а страх или злость. Кого ты обмануть пытаешься, Кость? Посмотри, во что ты превратился? Домой заходить не хочется. Дышать нечем, и рожа твоя унылая угнетает.

— Забыл, что ты у нас такой ранимый. В следующий раз обязательно пирог испеку и фартучек парадный надену.

— Тебе самому это не надоедает, Джок? Очнись. Начни что-то делать.

— Тебя не поймешь. То не убивай, Костя, будь человеком. То, очнись, Джок, сделай что-нибудь! А что мне делать? Говори открытым текстом, Адам. Так и скажи: прикончи, наконец, ублюдка Белозерова и навсегда исчезни из моей жизни к чертям собачьим!

— Вот! Даже я не мог бы сказать лучше! С одной ремаркой: из нашей с Мирославой жизни!