Плач третьей птицы

Интересно, что и поутихшая буря, связанная с ИНН, имела эпицентром монастыри, хотя монахам, отделенным от государства и не получающим зарплату, индивидуальных номеров, соответственно и поводов к исповедничеству никто не предлагал; тем удивительнее слышать, как духовники, укрываемые и весьма прилично питаемые в стенах монастыря, требуют героизма от семейных мирян: призывают бросать работу, отказываться от паспортов и скитаться, всецело полагаясь на Бога[253].

И в давние времена святитель Афанасий Великий удивлялся ухищрению диавола: чтобы отвлечь подвижников от спасительного занятия и овладеть ими, начинает он жужжать им в уши о чем-нибудь таком, что никакой не приносит пользы для жизни, а только приводит к пустым вопросам и суесловию[254].

Некоторые обители даже распались, не преодолев испытаний, обрушившихся в форме переписи и новых паспортов, насельники разошлись кто куда, пополнив ряды доморощенных сиромах, живущих на чужой счет[255], слоняющихся по свету, отводя душу составлением подрывных листков, раскольнических газет и чудовищных акафистов новым идейно-патриотическим иконам.

Этих диссидентов, непримиримых защитников измышленного ими Православия, отличает крайнее беспокойство, они болезненно взвинчены, будто сжигаемые изнутри неугасимым огнем; они ненавидят евреев, католиков, епископов, интеллигентов, иностранцев и всех остальных, с ними не согласных; истерическая агрессивность компенсирует туманность их путаных аргументов, сводящихся к мифическим старцам, магическим трем шестеркам и близкому концу света.

Чего и ожидать после 70-летней диктатуры пролетариата; живучесть коммунистической идеи не объясняется ли соблазнительной ясностью, к которой так тяготеют простые души, пугающиеся противоречий, сложностей, проклятых вопросов и прочей путаницы, вынуждающей к свободному выбору и личной ответственности. Уже в 1918 году соввласть заменила гимназии трудовыми школами и урезала алфавит в интересах упрощения обучения и укрепления лояльности обучаемых; на понижение работали бесконечные школьные реформы; ликбез, а затем всеобуч подразумевали самый минимум необременительных знаний: коммунальный уклад диктовал поголовное усреднение, одинаковость, обыкновенность.

В перестроечной школе эта тенденция отнюдь не изменилась, наоборот, усугубилась до полного примитива; тестовая система, электронное обучение, мгновенное беструдное получение любых сведений из компьютера имеют в перспективе низведение уровня совсем до дебильного. При всей советской бедности входившая в программу классическая русская литература формировала идеалы, мечтания, намерения, в какой-то степени заменяя недоступную Библию. С героями романов соглашались или спорили, как с живыми, и незаметно с детства вкоренялся некоторый этический императив[256], презумпция морали, отчасти выражаемая понятиями «слово чести», «муки совести», «веление долга».

Нынешнее клиповое мышление исключает необходимость учиться; массы и без того прекрасно информированы: средства коммуникации адаптируют, популяризируют и делают доходчивым любой предмет; даже о Христе и Церкви можно узнавать из газет и телевизионных передач. Но в интерпретации СМИ события, факты и явления обретают специфическое обличье, перетолковываются до неузнаваемости и превращаются в фантик, инсценировку, карикатуру[257].

В самом деле, зачем проливать кровь в подвиге, проще объезжать святые места[258], отыскивая мудрецов и пророков, всюду вопрошая что есть истина и как Пилат удаляться, опасаясь услышать правду; зачем расшибать дурацкий лоб в бесплодных плачах и воздыханиях, проще молиться хором в непримиримой толпе, трясущей хоругвями то против войны в Ираке, то против растления, то против телевидения, то против властей, благо пока не сажают. Когда настоящие враги слишком опасны, надо найти других, не так опасных, иронизировал в похожем случае святитель Филарет Московский.

Еще не старец Сампсон (Сиверс) порицал монаха, отрывающего время от молитвы на Пушкина и Лермонтова; между тем сам он, происходя из хорошей семьи, получил соответствующее образование: когда есть чем дышать, воздуха не замечаешь[259]. Все-таки не зря иные духовники советуют молодым отвлечься от «Добротолюбия» и обратиться к Диккенсу или хоть «Винни-Пуху», чтобы заполнить зияющие нравственные дыры пусть простенькими примерами отваги, стойкости, дружбы – прежде чем возлететь в горняя.