Плач третьей птицы

Н. когда-то повезло случайно встретиться с замечательным священником о. Павлом (Груздевым), он неожиданно выхватил ее за рукав из толпы, отвел в сторонку и рассказал притчу, как один монах усердно молился и узрел в своей келье Христа; всю ночь созерцал неописуемую Красоту, сладчайшего Иисуса, пока не пришло время отправляться на послушание, варить обед, т.к. брат исполнял обязанности повара; но мыслимо ль покинуть Господа, когда Он вот Он, рядом, в кресле сидит! Однако побрел, думая о голодных братиях, а вернувшись поздним вечером, увидел Господа в том же кресле; «а если б ты остался, Я бы ушел», – произнес Спаситель. Мать Н. смогла оценить прозорливость старца через годы, в монастыре, на послушании кухарки, когда приходилось самые торжественные архиерейские службы и встречи самых интересных гостей проводить подобно Золушке вне праздника, у плиты.

Склонный к самоиронии архимандрит М. посмеивается над своим былым неуемным юношеским энтузиазмом: в чине послушника он с жаром хватался за любую работу: вот перекидаю эту кучу дров, Господь освободит от гневливости, выкрашу забор, исцелит от чревоугодия, начищу картошки, простит осуждение… о сокровенном поучении он тогда не думал, но ведь всякое исполнение обязанности есть служение Богу[631] и без плода не остается – о. М., похоже, вырос в настоящего молитвенника.

Ничего нет дурного в опубликованном церковной газетой честном признании молоденькой игумении: хлопот невпроворот, но бегать по инстанциям мне легче, чем молиться. Деятель пусть делает, а то потеряет и то и другое, говорит преподобный Марк Подвижник; в конце концов, усердие принимается смотря по тому, кто что имеет[632].

Романтические подружки К. и Е., начитавшись современных афонских подвижников, постановили молиться ночами; кончилось пожаром и скандалом, т.к. «враг навел сон» и от свечки, прилепленной к стене, загорелись обои; спортивный азарт непременно протянуть пять, семь, десять четок, неважно в полусне ли, отупении, забвении, выдает неразумную кипучую жажду в кратчайшие сроки, поднажав, освоить сладостное художество.

Никому не удавалось перепрыгнуть разом все ступени лествицы, ведущей к совершенству. В большинстве случаев преждевременные исихастские порывы завершаются ничем: труд упорный, не приносящий ожидаемого результата, и в самом деле тошен. Потому умные пастыри предписывали поначалу долгое вычитывание канонов, акафистов и богослужебных текстов по книгам, как необходимую школу молитвы[633], ради тренировки внимания и терпения. Митрополит Антоний Сурожский вспоминал о шестичасовом правиле, назначенном ему в юности духовником; может быть благодаря этому опыту впоследствии он умел мгновенно концентрироваться и «уходить под кожу» среди суеты и многолюдства.

Розовая мечтательность преодолевается властью реальных обстоятельств и первыми смутными догадками о законах духовного развития. Мать И. чудом удержалась в монастыре, пройдя все стадии болезни: изобретательно уклонялась от послушаний, ненавидела всё, препятствующее мысленным упражнениям, злилась, изгоняя нарушителей уединенной тишины – я хочу молиться! – пока однажды не поняла, что именно это я хочу и есть непроницаемая медяная стена, о которую разбиваются усилия, втайне питаемые тщеславной жаждой испытать описанные в книгах высокие состояния, восторги, слезы, сияние икон. Хорошо еще, если мистические опыты заканчиваются бегством, отказом от противоборства[634], а не полным разорением, душевным опустошением и мраком, а то и психическим повреждением.

Духовник отец П. в назидание повествует о себе самом пятнадцатилетней давности, когда начинал иноческий путь: ходил отрешенным лунатиком, закатив глаза и теребя четки, не ел, не пил, не спал. Добравшись до кошмаров и видений, вместе с леденящим ужасом испытывал удовлетворение: шутка ли, сравнялся страхованиями с великими; хотели уже везти в дурдом, но тут наткнулся он у святителя Игнатия на описание прельщенного, узнал себя и, слава Богу, протрезвел.

Может ли увенчаться добром дерзкое намерение не снявши сапог[635] предстать перед Владыкой и беседовать с Ним без посредника[636]? Когда в египетском скиту начинающий подвижник, получив у старца Ивистиона благословение на сердечную молитву, счел нужным проконсультироваться еще и у Пимена Великого, святой отменил правило, заметив: «авва и делание его на небе с ангелами; утаилось от него, что мы с тобой на земле и в страстях»[637].