Трудное это дело — найти семинаристу настоящую подругу жизни и помощницу. Да и где? Не станет же он искать её по дискотекам и ночным клубам. Поэтому в нашей среде существует традиция сватовства. Завтрашний священник узнаёт, что у такого-то батюшки дочь на выданье и едет свататься.
Вот и к нам как-то однажды, приехал один такой молодой человек — хотел с моей дочкой познакомиться. Пожаловал вместе со своим отцом-священником. Очень хорошая, потомственная священническая семья. Звоню дочери: так мол, и так, приходи — «купцы приехали». Та всё сразу поняла и отвечает:
— Папа, прости, я не приду. Извинись за меня, но я матушкой становиться не буду.
— Почему, дочка, ты же с нами в храме с младенчества?
— Нет, папочка, я буду жить нормальной человеческой жизнью, буду иметь выходные и отпуска, а так, как вы с мамой: — всю жизнь в деревне руины восстанавливать, да пять — шесть человек детей растить, — не хочу.
Что ж, всё правильно: быть настоящей матушкой — это подвиг, и не каждая девушка к нему готова и на него согласна.
А иногда ребята идут к старцу, просят благословения на брак с тем, кого он им предложит. Какие порой трагедии происходят после подобных «благословений». Разве это дело монахов — благословлять на счастливый брак?
После многих лет общения в священнической среде я вдруг сделал довольно неожиданный для себя вывод. Сколько бы мы раз не встречались, какие бы темы не обсуждали, но мы никогда не говорим о женщинах. Тем более о матушках (о них, или только хорошо, или ничего). Не существует для нас такой темы.Поверьте, если где и собираются отцы на какой-нибудь праздник, а потом садятся за стол, то рядом с ними почти никогда не бывает женщин, а уж тем более чужих. Батюшек, конечно, можно упрекать, как и остальных людей, во многих грехах, но в изменах своим матушкам — практически никогда. Если священник «загулял», то это, как правило, от отчаяния — значит в семье его совсем плохо…
Наверно это от того, что отцы очень дорожат своими подругами, ведь жениться нам можно только один раз! Здесь мы как те саперы-минёры, только минёр, если ошибётся — погибает на месте, а священник мучается всю оставшуюся жизнь. Да и познают женщину будущие священники только после брака, поэтому жены для нас всегда остаются единственными в нашей жизни. Даже после смерти подруги священник обречён на одиночество (второбрачие священникам не позволено).
Помню, к нам на праздник из соседнего благочиния приехал пожилой уже протоиерей. Внешне батюшка очень походил на артиста Евгения Леонова, а поскольку родом он был из рязанской деревни, то и речь его была подчёркнуто колоритной. После службы за праздничным столом отец Геннадий выпил рюмочку и сразу же стал быстро и много говорить, — и всё про женщин, — и всё плохо. И такие они, и сякие, эти Евины отродья!..
Мне потом сосед за столом шепнул, что от батюшки, ещё совсем молодого, только назначенного в сельский приход, ушла горячо любимая им жена. И ушла к соседу в ту же деревню. Жила рядом, а над бывшим мужем потешалась. Периодически она возвращалась обратно, а потом снова уходила. Женщина постепенно деградировала, начала пить горькую, и при встрече с бывшим мужем могла крикнуть:
— Что, блаженный, ты хочешь сказать, что ты нормальный мужик? Да настоящий мужик меня такую давным-давно бы удавил, а ты всё принимаешь и принимаешь…
А он сам детдомовский, всю жизнь мечтал о семье, детях. И что-то в душе его, в конце концов, повернулось, — и он возненавидел весь женский род. Жил один, никому не разрешал себе готовить, и даже постельное бельё сам стирал.
Я общался с ним всего несколько раз, а он, видя во мне благодарного слушателя, всё рассказывал байки из жизни священников в той епархии, в которой служил раньше:
— Вот, был у нас, значиться, один батюшка, это ещё в советские годы. Хороший батюшка, основательный. Служил в одном селе, много лет отслужил, и решил, он, значиться, в конце концов, застрелиться.
У меня от рассказов отца Геннадия начинало всё в голове путаться. Ну как можно быть основательным батюшкой, и, в конце концов, решить покончить с собой? В другой раз он мог начать рассказывать уже о другом священнике, который пришёл к выводу, что ему необходимо утопиться. Правда, все попытки суицида оставались нереализованными и заканчивались без смертоубийства.
Через некоторое время я стал обращать внимание на то, что кроме меня батюшку никто больше не слушает. Поговорил с одним отцом из благочиния, где служил отец протоиерей.
— Странная картинка у меня складывается от рассказов отца Геннадия, такое впечатление, что в епархии, в которой он служил ещё в советские годы, значительная часть отцов страдала каким-то маниакально депрессивным синдромом (МДП), и всё норовила свести счёты с жизнью.
Мой собеседник грустно улыбнулся: