На поминках хлопотали сердобольные старушки, кормили отцов деревенскими пирогами. Жалели отца Геннадия:
— Отмучился, сердешный. Он, хоть, и не любил наш бабий род, но человек был добрый. Только мы никак понять не могли, отчего он нас так всё чудно попрекал? Как выпьет за праздничным столом рюмочку:
— Вы, — говорит, — потомки Евы-искусительницы и предательницы, повадно вам Адама мучить, а то, что Адам страдает — вам, конечно же, всё равно! Махнёт рукой: «Э-э-эх!» — и заплачет. Он, хоть, и с чудинкой был, и женщин у себя в доме на дух не терпел, но как узнает, что в какой семье кормилец помер, так придёт и денег принесёт, да и потом не забывает, особенно если в семье малые дети. Очень уж он детей любил, а своих у него не было…
Сегодня всё стало просто, захотели — сошлись, не понравилось — разбежались. Может, и остаются священнические семьи последними островками верности в напоминание миру о том, что Любовь и Преданность — это не выдумка, и если люди одумаются и снова захотят Любить, то им будет у кого поучиться…
Пророчество игумена Нафанаила
Один знакомый батюшка как-то рассказал мне анекдот…
Хрестоматийная, вобщем-то, ситуация — католический ксендз и православный батюшка во время поста едут поездом вдвоём в одном купе. Пан ксёндз достаёт из сумки шматочек пахучего сала. Нарезает его тоненькими кусочками и начинает кушать.
— Батюшка, — улыбается он, — пожалуйста, угощайтесь.
В ответ наш православный пастырь, сглотнув набежавшую слюну, самоотверженно отказывается:
— Что вы, пане ксёндзе, как можно, мы же сейчас постимся и сала не едим. Католик кушает и посмеивается:
— И напрасно, батюшка, напрасно. Сало, знаете ли, вещь хор-о-о-о-ошая.
Доехали пастыри до конечной станции, прощаются. Батюшка берёт вещички и кланяется:
— Всего вам доброго, пане, и прошу передавать от меня поклон вашей матушке.
Ксёндз с удивлением переспрашивает:
— Какой ещё матушке? Разве вы не знаете, что матушки нам не положены?
И батюшка парирует, победно улыбаясь:
— И напрасно, пане ксёндзе, напрасно. Матушка, знаете ли, вещь хор-о-о-о-о-шая.
Рассказал он этот анекдот Великим постом, и не зря видать рассказал. Как человеку понять, что он счастлив, что не нужно ему искать чего-то там далёкого и необыкновенного, если его счастье, на самом деле, всегда с ним рядом.
Вот мы, православные, это знаем. Нашей маленькой радостью становится возможность просто сесть после поста за стол и покушать с друзьями того же самого сальца. Для других это будни, а для нас праздник…
Если бы не посты, разве стали бы мы по-настоящему ценить тех, кто живёт с нами в одном доме, делит стол и ложе? Был бы этот человек тебе всегда желанен? А как здорово сознавать, что и ты ему дорог точно также, такой же единственный и на всю жизнь.
Нет, определённо, священнику без матушки не спастись.
Матушка — это второй крест на его шее и постоянный ограничитель. Только и слышишь:
— Куда пошёл? На кухню после восьми не входить! Мне что, на холодильник замок вешать?
Это уже давно, когда ещё на железной дороге работал, просыпаюсь дома ночью и чувствую сильнейший голод. Работали мы посменно, и ночь для меня перестала отличаться от дня, и от этого есть хотелось круглосуточно. Встаю и потихонечку иду на кухню. Поставил чайник, намазал хлеб маслом, сверху ещё и мёдом, сижу пирую.
И матушка даже во сне услышала, поняла недоброе и ринулась спасать. Приходит, а я уже разохотился, второй бутерброд готовлю. И ведь не стала ругаться, убедила, что не надо мне этого вовсе!
Столько лет спасала и продолжает спасать. А что прикажете делать, если нервы напряжены до предела, или тебя посетил источник вдохновения, ну как не пожевать в такой момент кусочек колбаски? Ну как?! И тогда высокой степенью искусства становится проскользнуть к холодильнику так, чтобы никто не заметил и ничего не услышал. В этот момент даже какой-то азарт появляется, словно ты пробираешься в стан к противнику. Дойдёшь на этот раз или нет? Иногда и во время поста по привычке проберёшься, правда тогда хлопаньем дверцы всё дело и ограничивается, холодильник-то всё одно пустой. Так только, чтобы навык не утерять.
В последнее время всё чаще приходится жить врозь, матушка — то за стариками уезжает ухаживать, то внучку присмотреть, и всё чаще остаёшься в доме один. Думаешь, вот и славно, отдохну от постоянного и «всевидящего ока».