Плачущий ангел Шагала

Он посмотрел на часы, нехотя вызвал машину. Надо заехать домой, принять душ, переодеться. Возможно, даже удастся вздремнуть. Пятнадцать минут сна – и никакая мэрия, никакие утомительные, но нужные разговоры ему будут не страшны. Неважно, что за окнами шумит, не умолкая ни на секунду, Кутузовский проспект. К этому шуму привыкаешь настолько, что совершенно его не слышишь. Здоровый сон – и он будет в форме.

– Жду тебя через полтора часа, – сказал Андрей Петрович водителю, когда тот остановил «Ауди» прямо возле двери подъезда.

Окна его квартиры были темными. Семирский попытался вспомнить, говорила ли ему жена о том, что собирается отлучиться в парикмахерскую или на тренировку. Выходило, что вроде бы не говорила. Ирина вообще после смерти Ивана все вечера проводила дома, не хотела встречаться даже с близкими подругами, забросила фитнес-центр и салон красоты.

Встревоженный, он вошел в дом, устало кивнул консьержке.

Дверь в квартиру отворилась не сразу. Жена, бледная, с покрасневшими глазами, стояла на пороге, закусив губу.

– Что случилось? Ты чего в темноте сидишь? Все хорошо? – спросил Андрей Петрович. Предчувствие беды мешало ему обнять жену, подхватить ее на руки, чмокнуть в щеку.

– Я понимаю, что у тебя трудное время, – тихо сказала Ирина. – Я не хочу тебя тревожить. Но и молчать тоже нет сил. Собиралась сдать твои костюмы в химчистку, и вот…

Она протянула ладонь. На ней, сверкая стразами, лежал серебристый гребешок.

– Скажи мне, откуда у тебя это? Только честно!

«Я идиот, – пронеслось в голове у Андрея Петровича. – Это ж надо было так лажануться!»

– Ириш, ты чего? Это же твоя заколка! Ревнуешь, что ли? Дурочка, глупенькая моя девочка!

– Андрей, я знаю, что это моя заколка. Просто скажи, откуда она у тебя?

– Мне ее Иван передал, – Андрей Петрович на секунду запнулся. – Незадолго до гибели мы в пробке рядом торчали. Он сказал, что ты ее у него в машине забыла, когда мы с дачи ехали. А в связи с чем такой интерес?

Ирина облегченно вздохнула:

– Да, я вижу, мой гребешок. Прости, всякая глупость в голову лезет. Вокруг тебя столько красивых женщин. У меня этих заколок много, сама все не помню. Мне казалось, моя чуть другая. А сейчас я вспомнила. Да, точно, нас же Иван на своей машине в Москву вез…

«Пронесло, – подумал Андрей Петрович, нежно целуя жену в висок. – Она ни о чем не догадывается…»

* * *

Время тянулось медленно-премедленно. Даже на зоне Михаилу Дорохову не было так тоскливо и муторно, как теперь.

«Там, – думал он, то и дело поглядывая в окно на едва угадывающиеся сумерки, – то завтрак, то работа, то обед, то воспитательная беседа. Потом ужин. Глядишь – и день-то прошел. Ты сидишь, а часы тикают. На воле ждать хреново. Меня прямо трясет, словно отходняк, в натуре».

Никакого отходняка, конечно, у Михаила не было. Он себе не то что водовки не позволил, пивасика и того не дерябнул. Поостерегся. Вот завершит свою комбинацию, бабок слупит, тогда и сам бухнет, и корешам проставится. А сейчас – ни-ни. Только вот ждать человечка ох как тяжело. И на душе тревожно…

Михаил растянулся на стареньком диване, поправил дырявую, но такую любимую тельняшку и задумался.

Комбинацию он замутил хорошую – не вопрос. А человечек тот зла на него держать не должен. Если бы Михаил ментам стукнул – у того бы уже небо было в клеточку. Но он не стукнул. Пожалел. Сам же только что с зоны откинулся, знает: ничего хорошего за решеткой нет. Ну а то, что денег захотел за молчание, – так это же понятно. Воля, свобода – они дорогого стоят.

Сумерки за окном стали чуть гуще. Но до условленных девяти часов еще было очень долго.

Вздохнув, Михаил поднялся с дивана, включил старенький черно-белый «Горизонт».

Ламповый телевизор кряхтел, сопел. Изображение то рябило бегущими снизу вверх полосами, а то и вовсе исчезало. На долю секунды картинка вдруг сделалась четкой, и Дорохов замер.

– По подозрению в совершении преступления разыскивается мужчина, на вид сорок – сорок пять лет, невысокого роста, худощавого телосложения, – донеслось с экрана.

Михаил потер глаза. Нет, не померещилось. Картинка точно похожа на его рожу. И тельник, и мастюха[23] на груди, которую пацан один, типа художник, на зоне набил, – все сходится!

– Ничего себе хухры-мухры, – пробормотал Михаил и поскреб затылок. – Заложил меня, выходит, человечек. Ментам сдал, сука поганая. Или нет, не мог человечек меня сдать. Куда проще бабок отстегнуть, чем зону топтать. Повязали бедолагу, а он на меня все спихнул. С-сука! Сам сейчас перед ментами белый и пушистый. А я в дерьме по самое не хочу.

Выключив телевизор, Михаил снял тельняшку, зашвырнул ее в угол и принялся исследовать содержимое своих карманов. Денег не было вообще, и это его расстроило. После услышанного мучительно хотелось водовки. Не каждый день такие комбинации срываются, хорошо бы накатить по столь грустному поводу.

– За бабками идти нельзя, – пробурчал Михаил и пошел на кухню. – Там меня и повяжут. То есть повяжут меня по-любому. Придется уходить в глухую несознанку, типа, ничего не видел, ничего не слышал. Но сейчас надо выпить рюмашку…