Плакат в окне Сиднея Брустайна

Дэвид(вся его горячность исчезла, голос стал холодным и резким). И тем не менее — спасибо, я убедился, что мне нельзя было сразу выходить в этот страшный мир. Я слишком размяк, стал уязвимым. Меня бы растерзали в клочья. Но ты спас меня. Теперь я готов ко всему.

Появляется ликующий Уолли: кривляясь, как куплетист, и вертя шляпой над головой, он входит в дверь.

Уолли(напевает, паясничая).

Малая малиновка
Скачет и щебечет…

Дэвид(сухо). Входи, наше светлое будущее.

Уолли(переставая паясничать, Дэвиду). Не исключено, да-да, не исключено. (Взбудораженный, с веселым вызовом.) Позвольте вручить мрачному прошлому листовку. (Сиднею.) Если б ты видел, сколько народу собралось на Гудзон-стрит! Сидней, что же это такое происходит?

Дэвид(демонстративно комкает листовку и бросает на пол). Самая заветная моя мечта — увидеть, как в один прекрасный день кое-кому осточертеют ваши детские забавы и вас завяжут в мешки и сбросят в реку, как делали в прежние времена.

Уолли. Так, так. (Кивает, словно ободряя Дэвида. Небрежно.) Глас из пропасти отчаяния. Но беда в том, молодой человек, что отчаяние вы словно напрокат взяли. Вы старательно подражаете французским интеллектуалам, но ведь их-то гнетет бремя, о котором вы мало что знаете. Взять хотя бы две мировые войны и потерю колоний. А что гнетет вас, Дэвид? Насколько я мог уразуметь из ваших сочинений, какая-то проблема вашей матушки?

Дэвид. Сидней, твой приятель… (задетый за живое, но не желая показывать это) весьма проницателен. Поставь его слова рядом с только что сделанным тобой небольшим предложением — понимаешь, как отвратительны вы мне оба? (Поворачивается и уходит.)

Уолли. Ну что, съел?

Сидней. Брось кривляться. (Уныло.) И к тому же он прав.

Уолли. Спасайся, кто может: над нами нависла туча пессимизма. Не пойму отчего. Как Айрис?

Сидней. Хорошо.

Уолли. Что у вас происходит?

Сидней. Ты о чем?

Уолли. Последнее время ее, кажется, не оторвешь от подружки одного моего приятеля-покериста — вот и все.

Сидней. В семейной жизни и не то бывает. Холостяку этого не понять.

Уолли. Странная компания для Айрис. (Увидев, что Сидней внезапно скорчился от боли.) Что с тобой?

Сидней. Моя язва пляшет твист.

Уолли. Где лекарство? Я принесу.

Сидней. В ванной. Коричневый пузырек. (С горечью.) Успокоительное.

Уолли(читая этикетку). Тут написано, что надо принимать каждое утро. Ты принимаешь?

Сидней. Нет.

Уолли. Почему?

Сидней. Противно.

Уолли. Не дури. Надо глотать, тогда не будешь нервничать по пустякам. В этом вея штука. (Подает таблетки Сиднею, который откинулся в качалке).

Сидней(медленно повернув голову к Уолли). По пустякам, говоришь? (Протягивает руку, берет таблетку, стакан с водой и ставит перед собой.) Да, усыпить страсти, подсластить горечь совести, утолить боль души. (Берет в руки пилюли, как Гамлет — череп Бедного Иорика.) Блаженный век успокоительных таблеток! Из- за тебя не пережить мне больше счастливого мгновенья гнева. (Поднявшись, подходит к чертежному столу, берет линейку, которая станет «мечом» в его монологе.) Когда-то в древние времена мужественнейшие из моих предков, прослышав о зле, пристегивали к поясу меч и отправлялись в пустыню. Встретив врага, они рубили его на куски — или их рубили на куски, и тогда, умирая, они очищали землю своей кровью. Но как бороться с тысячами безымянных, безликих призраков, которые и есть зло нашего времени? Как пронзить их мечом? (Глядя на Уолли.) Посмотри на меня, Уолли… Гнев отравленным желудочным соком разливается по кишечнику. Теперь человек не побеждает зло, а хватается за живот — вот так! И глотает пилюли. (Внезапно встает, распрямляясь, словно Юпитер.) О, если бы снова поднять славный меч Маккавеев! (Выдержав величественную позу, он сникает, бросает «меч» и неверными пальцами берет таблетку и стакан.)

Быстрое затемнение

Занавес

Картина третья