Плаха да колокола

Не нравился ему этот город, хоть умри! Когда втемяшилось в душу пронзительное чувство неприязни, он и вспомнить теперь не мог. Последние дни работы в Саратовском комитете чудный звон обещаний близкого назначения в столицу заласкал слух, но перебежал дорогу Герка Протасов из идеологического отдела, тоже ходивший в выдвиженцах на повышение, а ему угодило в этот город: убрали прежнего секретаря губкома Муравьёва, сумевшего за два года наломать дров, срочно требовалось выправлять положение.

«Участок ответственный, – твердили наставления, – губерния сложная, многонациональная, но ты справишься, и потом… лучше начинать с самостоятельной работы, нежели хотя бы и в столице, а по отделам ошиваться… К тому же места исторические, вольница Разина, Каспий под носом! Где ещё увидишь».

Приехал поздней осенью и поразился – грязь несусветная и холодрыга, да с таким ветром, что на вокзале чуть уши не оторвало, вдобавок унесло шляпу, за которой пришлось бегать на общую потеху… Так вся осень и прошла, зато летом жара до пятидесяти градусов. Воздух такой, рот открывать не хочется, только верблюды и выдерживают.

Но главное – народ злой. Вот уж действительно многонациональная губерния, не пересчитать, и каждый своё. А все прут в губком.

Подымись хоть в шесть, кипятился Странников, вышагивая по пустующей улице, и припрись в губком в самую рань, галдящая толпа уже осаждает двери. Жаждут его перехватить. Прячься, не поможет. Раньше были ещё горлопанистей, теперь пожиже и мельче. Но всё равно тошно их видеть. Особенно сегодня.

Он невольно приостановился. Поганый день у него сегодня. Много накопилось с прошлого, а главное – надо разобраться со вчерашним вечером. Странно всё закончилось, подозрительно непредсказуемо. А может, непредсказуемо только для него одного?..

Странников полез за папиросами и долго не мог отыскать пачку трясущимися руками – вчерашнее давало знать, а похмелиться не решился, да и Мария гвалт подняла. Из дома он почти убежал, только б не слышать её нравоучений. Отыскать курево не удалось, видно, второпях оставил на столе, когда завтракали. И спросить не у кого, пусто на улице. Хоть умри, так желанна затяжка! Совсем отчаявшись, он вдруг наткнулся во внутреннем кармане на портсигар. Чёрт! Забыл, ведь Мария подарила на днях эту дорогую штуковину, не успел привыкнуть, вот и вытряхивал карманы пиджака в бесполезных поисках. Закурил, задохнулся вгорячах, но прокашлялся, и после второй затяжки голова закружилась, затуманилась. Полегчало.

Глянул вперёд – ждут неугомонные черти у подъезда! За три квартала толпа видна. И ведь так стало только с его приездом! Поначалу Странников восхищался, вдохновляла его эта картина. Считал, это и есть та самая всё сметающая, неукротимая энергия масс. Её бы в нужное русло. Ей правильное направление дать. Цель высокую обозначить. Порыв! Размах! Сама удача летит в руки. Дерзай, ответственный секретарь губкома!

И он подпрыгивал тогда от нетерпения, взлетал, а не входил на ступеньки. Душа рвалась и вширь, и ввысь: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови, Господи, благослови!» Он прирождённый оратор и трибун. Это знали наверху. Его ценили: такой способен повести за собой хоть на край света.

К этим чувствам присоединялось ещё одно, сугубо личное, даже тщеславное, однако такое ли оно и личное? Он его не стеснялся и причислял к собственным успехам: переборол, переплюнул своего предшественника, того толпами не встречали. Теперь повержен бывший секретарь губкома Муравьёв, пакостит исподтишка, при случае палки вставляет, остерегаясь. И те, кто тёрся с ним бок о бок, носы повесили, ему, Странникову, победные марши трубят, задницу лижут, лишь в их сторону взор соизволит бросить. Боятся вылететь из губкома к чёртовой матери! А он умнее оказался, не дождались от него чапаевского разгрома, по-иному поступил, лишь раскусил ситуацию.

Двух месяцев… Какой там! Двух недель хватило, чтобы заметил он, как изменилась атмосфера в толпе у губкома. Его речи стали слушать. Про своё, конечно, пытались орать – на хрена нужна была им мировая буржуазия, вселенские обещания. Им дай хлеба и жильё, свет и воду, грязь с улиц убери, ворьё и проституток. Иным был их зуд, далёк от всемирных масштабов. А ведь рядышком маячил губисполком, где кудесничал его соратник и одновременно соперник, хитромудрый Мина Львович Арестов. Вроде и ближе, родней этой толпе, а сторонились казачка, понимали: у Странникова власть, он способен разрешить их беды и закавыки. Не особо они велики… рычага сиракузского мудреца не требовавшие, но месяцами и годами копившиеся, не разрешаемые прежней властью. Он эту грязь вмиг выпер.

Странников замедлил шаг, прикуривая вторую папироску, расходилась душа от воспоминаний. Да и не так уж давно это было, чтобы забыть.