Пламя

Ника уже не притворялась, будто не боится Пламени. А его становилось всё больше. Его разносили газеты, машины, автобусы и большие злые собаки, ведомые самодовольными владельцами в намордниках на поводках. Таких собак называли бойцовыми. Они считались опасными, потому что могли внезапно наброситься на человека и даже загрызть хозяев. Они действительно были опасны. Пламя господствовало в собаках, переползало по поводкам и грозило вот-вот перекинуться на хозяев. Ника давно уже поняла, что взрослые не только ничего не предпринимают, но даже не видят, что мир загорелся, как ворох просохших листьев. Пламя ещё не сжигало предметы. Скорее, они изменялись. Что-то из них уходило, какая-то суть. Они становились пустыми и белыми изнутри, как обгоревшая добела деревяшка. Теперь это были уже не человеческие, не нужные вещи. Они словно бы предназначались для чего-то другого. Теряли связь с миром. На поверхности они будто бы продолжали выполнять свои функции, но прикасаться к ним уже не стоило. Сожжённые Пламенем, вещи походили на модели из стекловаты.

Надвигалось горячее, жаркое лето. Город, от рождения круглый и плоский, становился всё больше похож на прожаривающуюся на сковородке лепёшку. Не снимешь её — подгорит. По сравнению с улицами и дворами в школе почти не было языков Пламени, и Ника не радовалась грядущим каникулам. Она перестала гулять, пыталась читать в своей комнате и частенько хотела сходить в гости к Михе, но ей всё время что-то мешало. Потом она заметила, что Михи всё ещё нет в школе, и решила, что это к лучшему, потому что в тот день Пламя наконец перекинулось с давно горящей автобусной остановки на школьную ограду. На следующий день оно уже попыхивало на физкультурной площадке — на железных перекладинах, деревянных скамейках и даже на волейбольных мячах.

Огонь распространялся. Ника уже не надеялась, что его заметят. А иногда ей казалось, что все вокруг знают об этом голодном Огне и просто делают вид, что нет, потому что не могут его потушить.

— Отчего мы такие печальные? — рассеянно спросила мама Ники однажды за завтраком.

— Мам, а ты не видишь Пламени? — безнадёжно спросила Ника.

Мама на секунду отвлеклась от сковородки с гренками. Её глаза застыли было в недоумении, но тут же оттаяли.

— Какого пламени? — беззаботным тоном спросила она.

Ника ушла в школу. В тот день она впервые увидела, как Пламя пожирает человека. Это был классный руководитель Михи, у которого она отважилась спросить, отчего Миха не ходит в школу.

— Кто? — учитель только приподнял брови. Огоньки танцевали на металлической оправе его очков, вырывались из-под воротника, и Нике показалось, что вся его худощавая фигура под одеждой объята невидимым Пламенем.

* * *

Михин дом сгорел в самом начале каникул. Проходя его улицей, Ника заметила пепелище и почему-то не удивилась. Чёрный квадрат уродливо выделялся среди зелёных газонов, подстриженных живых изгородей и бетона. За много метров от пепелища ветер перегонял по асфальту невесомые россыпи пепла — всё, что осталось от дома, в котором знали о Пламени. Ника медленно прошла мимо.

Всё больше и больше людей загорались. В те дни Ника поняла, что некоторые люди по крайней мере чувствуют, если не видят, присутствие Пламени и, должно быть, поэтому не загораются. Она выходила в булочную за свежим хлебом, тенью выглядывала из окна, стараясь стать невидимкой, проходила по знойным июньским улицам и высматривала таких людей. Иногда их можно было обнаружить по упорным взглядам, которыми их одаривали другие, горящие люди.