Пламя Атлантиды

— Ты мне за это ответишь! — жарко прорычал Аларикс, капитулируя, проигрывая в этом сладчайшем поединке. Вся женская сущность Латимы воспламенилась от сладкого восторга победительницы, когда мужчина вошел одним резким толчком на всю глубину, растягивая пульсирующие стеночки врат Криспиды, словно это была его последняя возможность утвердить диктат своей власти над дрожащим телом непокорной амазонки. Никто из них так и не смог ни проиграть, ни победить в этой любовной игре; его отчаянная попытка подчинить прекрасную любовницу своему ритму провалилась с треском — он сам не мог сдерживать бурлящее в крови желание и, видимо, уже не хотел. Бедра девушки задали ритм, принимая мужчину полностью в клетку своих тесных ножен страсти. Ничего удивительного, что никто из них не смог долго продержаться на вершине удовольствия — судорога освобождения сотрясла их обоих одновременно. Вспышки ярчайших пульсаров ослепили, оглушая ритмичным током крови в возбужденном теле, и в который раз за три солнечных круговорота, которые Лучезарная провела в Спаркалии, голосовые связки сорвал неистовый крик освобождения, сомкнувшись в первозданной мелодии с хриплым рыком излившегося в нее мужчины.

— Непокорная девчонка! — вес тела Фланигуса придавил ее к постели, но девушка лишь шумно выдохнула и довольно улыбнулась, прижимаясь к его щеке своей, удерживая его голову в ласковых тисках своих ладоней.

Этот мужчина, помимо первобытной страсти, сумел разбудить в ней что-то, подозрительно похожее на нежность. О том, что это и была она, извечная женская благодать в ее чистом виде, Латима остерегалась даже думать. Когда молва о твоей жестокости, непримиримости и коварстве летит далеко за пределы империи, остается только свыкнуться с этим. Она не свыклась: она наслаждалась подобными лаврами своей особе, тем, что так не похожа на Лаэр, но одновременно так близка к своей королеве, которая всегда являлась ее доброй подругой. Гордилась тем, что не знает жалости и не испытывает ни к кому подобных чувств, которые были синонимом слабости. То, что происходило сейчас, было гораздо проще не замечать, гнать прочь и придумывать ему маловразумительные названия, потому как признаться себе было равносильно провалу.

— Кажется, я уже не смогу без своей дикой пантеры! — проговорил Аларикс. Когда его дыхание выровнялось, он не разжал рук, и Латима жмурилась от удовольствия, тая в тепле этой властной нежности. Еще четыре солнечных круговорота, дань вежливости спаркалийскому гостеприимству, и ей придется вернуться в Атланту. Она не хотела думать о том, что половинка сердца навсегда останется здесь, в этой вражеской, по сути, империи, которой правит столь сильный и непримиримый император, что лучше заключить с ним союз и тем самым предотвратить военные конфликты, которые не будут столь легкими как прежде.

— Ты сам понимаешь, что это неминуемо. Моя миссия с каждой каплей масла близится к своему завершению. Я не хочу загадывать, увидимся ли мы куда-нибудь снова.

— Ты увезешь половинку моего сердца с собой, дочь Криспиды. — Губы Фланигуса скользнули по ее скулам, повторяя соблазнительный рельеф. Девушка доверчиво устроилась в кольце его рук. Удовольствие было настолько сильным, что вскоре она стала погружаться в сон, согретая теплом рук мужчины, который стал значить для нее гораздо больше, чем она могла себе признаться.

Аларикс Фланигус наблюдал за ней, затаив дыхание. Когда сон окончательно сморил пылкую амазонку, мужчина осторожно разжал объятия своих рук, выскользнул из постели и подошел к столику, чтобы налить себе вина. Пламя свечей всколыхнулось от его практически незаметной поступи. Поднеся к губам кубок, он довольно улыбнулся, не сводя глаз с обнаженной смуглокожей красавицы, раскинувшейся на ложе страсти. Блики огня плясали в ее темных волосах, падали золотистым отблеском на кожу, словно повторяя маршрут его рук и поцелуев. Латима была прекрасна — во сне ее маски слетали. И он по-прежнему видел чуткую, отзывчивую и страстную девчонку, которую рамки матриархальной державы вынуждали переступать через себя и сражаться с теми, кто хотел дать ей счастья.

Прекрасная амазонка зашевелилась во сне — отблески огня заиграли золотыми переливами на разгоряченной коже, рельефных мышцах живота, осыпались искрами на полушария совершенной груди. Ее роскошные темные волосы разметались по подушке, притягивая свет, сияя в полумраке черным золотом. Мужчина ощутил, как зашевелился, наливаясь силой его член, хотя он полагал, что этот страстный марафон вымотал обоих. Словно подразнивая, Латима протянула руку, ощупывая пустующую половину ложа, и беспокойно нахмурила брови. Даже во сне она тянулась к его теплу и подчиняющей властной силе.