Пламя Атлантиды

Аларикс сам не мог понять, что с ним происходит. Это было похоже на яркую вспышку молнии, которая не угасла, а растянулась во времени, наполняя всю его сущность своим ослепляющим светом. Весь внутренний мир, который он считал изначально правильным и совершенным, превратился в дымящиеся руины под одним взглядом посланницы Атланты. Она пришла с миссией разрушить его до основания и подарить надежду на что-то более грандиозное и возвышенное, незнакомое, пугающее и манящее одновременно.

Привыкший относится к женщинам, как к потенциальным рабыням, лишенных права голоса, император Спаркалии не был готов к тому смятению чувств, которое сейчас кипятило его кровь и сжигало разум на костре первобытного чувства. Ранее ему не приходилось встречать подобной представительницы прекрасного пола. Ее цепкий и изворотливый ум, чувство собственного достоинства и темная сторона, так близкая ему самому, поразили мужчину. Обладать такой женщиной было подобно обладанию пламенем, ветром, водной стихией — непокорными сущностями, которые, тем не менее, бросали вызов, притягивая и не отталкивая.

Возможно ли подчинить ветер? Заставить огонь мерцать в замкнутом сосуде, чтобы он не сжигал, разрушая, а освещал твой путь? Остановить сметающую все на своем пути энергию шквальной волны? Для Фланигуса не существовало понятия «невозможно».

Разница культур стала преградой для их зарождающейся любви. Он не собирался с этим мириться. Как и прощать то, что ему показали идеальную женщину с тем, чтобы вскоре навсегда отнять. Они могли быть счастливы до неправдоподобности — даже Фланигус был готов пойти на некоторые компромиссы за право назвать ее своей, но и Латиме следовало бы умерить свою тьму и необузданный нрав.

Она не поймет этого никогда.

— Я не отпущу тебя, дочь Криспиды! — прошептал мужчина в кубок. Блики огня встрепенулись, взволнованные силой его несгораемого чувства и решимости. — Клянусь всеми богами, ты останешься со мной, и этому помешает лишь смерть одного из нас!

Леса Атланты

— Так и сказала: «Чтобы ты провалился под лед!»

— Да за такие слова в Спаркалии твою женщину наказали б плетьми, после чего заточили в подземелье на несколько зим! А если бы доказали, что она заключила союз с богами тьмы, которые облекли ее речи в деяния, и вовсе бы предали смерти. Уму непостижимо!

Савичев едва удержался от смеха, представив, как кто-то из воинов, внешне похожий на Ведикуса, приближается к Ольге с плетью, параллельно зачитывая приговор языком Гомера. Наверное, скандальная Лоран свернула б такому шею одним из приемов айкидо, конечно, после того, как прекратила захлебываться от хохота. Или перевела экзекуцию в ток-шоу, после которого ее бы как минимум канонизировали, а как максимум, разбежались бы в страхе и смятении.

— Вряд ли она заключила сделку с дьяволом. Работа у нее такая.

— Работа?

— Она кто-то наподобие… Летописца и глашатая на пару с поэтом. Раскрывает секреты аристократии и делает их доступными народу.

— Ты позволяешь своей женщине заниматься столь возвышенным делом? Но чем тогда заняты ваши мужчины?

— Лучше тебе не знать, чем заняты некоторые «достойные мужи»! — продолжал веселиться Савичев, наблюдая за ошарашенным выражением лица Ведикуса. — Наверное, в большинстве своем тем же, чем и ваши. Особо процветает бизнес… то есть купечество и искусство, ну и без политики никуда.

— А чем занимаешься ты?

— Воин, ученый мудрец и наставник. — Наблюдать за спаркалийцем было донельзя забавно. Недоверие на его лице сменилось потрясением, он все еще изумленно качал головой — сам факт подобного совмещения профессий был неподвластен его разуму. Впрочем, был фактор, который на время отвлекал любопытство спутника. Он по-прежнему прислушивался, осматривал ветви деревьев и заросли, вглядывался в густые кроны, приложив палец к губам, и в его глазах плескалась тревога, а иногда и с трудом сдерживаемый ужас. Савичев не разделял подобной мании преследования, но сейчас ощущение тревоги и чужого взгляда постепенно передавалось ему.

Ночью с Ведикусом едва ли не случилась истерика — ему везде мерещились глаза лесных охотниц, которые наблюдали с высоты и ожидали, пока сморит сон, и они смогут беспрепятственно его уничтожить. Он отказывался спать на земле и настаивал на том, что стоит забраться на дерево.

Непонятно, какая логика была в этом поступке, если, по его же словам, дозорные Оцилл перемещались исключительно по воздуху с помощью лиан и ветвей. Савичев пожал плечами и забрался под колоду поваленного дерева. Сон на ветвях — самый изощренный вид мазохизма. Затекает все тело, ломит поясницу, ты не можешь расслабиться ни на миг, контролируя положение своего тела на шаткой опоре-лежаке даже во сне.