Пламя Атлантиды

Память ускользала, прерывалась волнами накатывающего головокружения и пульсирующим набатом в висках, разливая по телу отголоски глухой боли. Сосредоточиться на чем-либо было невозможно, пришлось сделать над собой усилие и вспомнить военную хитрость — не выдавать своего состояния врагу до тех пор, пока не сориентируешься на местности.

Закрытые глаза обострили чувство слуха практически до максимума, до малейшего звука. Ветер гулял в кронах высоких деревьев, моментами создавая кратковременный свист, где-то невдалеке шумел, предположительно, водопад, мельчайшие капли водяной пыли оседали на кожу едва уловимым щекочущим движением. Постепенно звуки природы отошли на второй план, превращаясь в фон, и слух различил гул женских голосов, мелодичный смех и иные звуки, которые было сложно разобрать — иногда звон металла, глухие щелчки и неравномерный стук.

Скульптуры в виде огромных кошек, поляна, на которой располагалось святилище этой загадочной империи, внезапная слабость и белый цветок астропеуса с синей лентой поверх изогнутого стебля. Память возвращалась, а вместе с ней и ощущение легкой саднящей боли в ладонях и коленях. Пальцы рук и ног с трудом ощущались, и Савичев инстинктивно принялся сгибать их, напрягая мышцы, чтобы разогнать кровообращение и избавиться от дискомфорта. В горле пересохло, попытка резко подняться вызвала головокружение и новый приступ нешуточной боли в висках. Когда он открыл глаза, яркий солнечный свет, даже преломленный зеленой листвой, резанул сетчатку, заставив снова зажмуриться и поморгать несколько раз, пока глаза привыкли к этому свету.

— Ты очнулся? — шепот Ведикуса отдался ударом клинка в затылке и показался очень громким. Савичев кивнул, превозмогая боль. Прямо над ним раскинуло свои ветви огромное дерево с крупными остроконечными листьями, его прямой обзор закрывало еще что-то. Подогнанные друг к другу деревянные прутья… клетки?

Позабыв о покалывании в пальцах, археолог вскинул ладонь, потянувшись к поясу брюк за ножом. Ни ремня, ни ножа. Сознание укололо нехорошим предчувствием, когда мужчина ощупал карманы и убедился, что они абсолютно пустые.

— Они все отобрали, пока ты витал разумом в чертогах тьмы, — поведал спаркалиец. Савичев стиснул зубы и подтянулся на локтях, осматриваясь по сторонам. Вашу мать, клетка. Самая настоящая, невысокая, во весь рост не выпрямиться. Гибкие и ровные ветви плотно подогнаны друг к другу и переплетены шнурами лиан на стыках, основание уходит в утрамбованную землю. Пол этой камеры усыпан сухой травой, которая совсем не добавляет мягкости и комфорта. Весь периметр, примерно два на два метра, оставляет минимум пространства для манипуляции.

— У тебя тоже?

С Ведикуса стащили даже латы. Дмитрий помимо воли свел брови на переносице, заметив состояние попутчика. Скула рассечена, на гладком черепе несколько внушительных кровоподтеков, даже грудь расцарапана. Но главным было не это: спаркалиец трясся, его губы дрожали, а страх в глазах был настолько силен, что археолог невольно усомнился: а не солгал ли этот воин о своей принадлежности к императорской армии и о том, что возглавлял легионы. Мужчина вздрагивал от малейшего шороха, ежился даже от слабого порыва ветра, непроизвольно вжимаясь в угол клетки. Он не смог ответить на поставленный вопрос, судорожно дернулся и скрестил на груди руки.

— Ты меня слышишь? — Дмитрий поднял руку и несколько раз щелкнул пальцами перед глазами сокамерника. — Давай, приходи в себя! Надо выбираться отсюда, пока у меня клаустрофобия не началась.

— Мы обречены, отсюда не выбраться! — Дмитрий испытал острое желание двинуть Ведикусу под дых, расслышав в его голосе истерические нотки тотальной обреченности. — Из рук Оцилл никто не уходит по своей воле, мы пропали!

— Даже не попытаешься?

Спаркалиец закрыл лицо руками и сдавленно застонал. Савичеву не раз приходилось сталкиваться с подобной реакцией в зонах боевых действий. Военные корреспонденты и волонтеры, которые видели в своих визитах лишь жажду сенсаций, наживы и пиара, оказывались настолько шокированы реалиями настоящей, не киношной войны, что сразу теряли свой запал, срывались в истерики или же впадали в шоковый анабиоз. Как правило, все происходило по одному и тому же сценарию: они появлялись на базе, сверкая новейшей аппаратурой, стильными костюмами и сверхуверенностью, поглядывая свысока на бойцов, которые каждый день оказывались на линии огня под прицелом смерти, радуясь, что не задержатся здесь надолго. Но как быстро слетала эта показушная бравада, когда начинались артобстрелы, вокруг свистели пули и рвались снаряды, подчас разрывая солдат осколками на части. В настоящей войне нет красивых эпических сцен, нет режиссера, который часто щадит своего зрителя и показывает ему исключительно то, что тому приятнее всего видеть, оставляя за кадром реальные ужасы. Ради таких вот залетных гостей, с присутствием которых приходилось мириться, в аптечках бойцов отрядов специального назначения прочно поселились транквилизаторы, которые они никогда не использовали сами.