Пламя Атлантиды

— И каждого из них подобрал для него ты!

— Нет, только двоих, — Бергер не смог скрыть удовольствия в своих словах. — Так сложно поверить в миграцию мозгов, когда дело касается ОАЭ? Хватит иронизировать. Скажи честно, впечатлен? Я могу договариваться о встрече?

— Конечно! Мы поговорим обо всех чудесах. И об ультразвуке, и о нашествии рептилоидов… Это куда приземленнее, чем… вот… «диапазон бурения от 120 метров». Такое бывает, при норме в двадцать.

— Дима, твоя ирония говорит об одном. Тебе не терпится пообщаться с этим человеком. Я начинаю организацию встречи. Он ответит на твои вопросы, и, полагаю, там тебе будет уже нечем крыть.

— Да ради бога. Только, надеюсь, ты не забыл ему сказать, что ближайшие несколько лет я не собираюсь прозябать на арктических широтах? Мои открытия от меня никуда не денутся.

— Незаменимых людей нет, ты это знаешь?

— Людей — сколько угодно. Профессионал моего уровня — всего один. Так что смени тон директора-самодура заштатной фирмы и молись, чтобы все розовые сказки оказались правдой хотя бы на пять процентов. Пока этот концепт увидит свет, может, я и подготовлю кого потолковее, кто будет рад сворачивать многовековой лед пилочкой для ногтей за такой шанс. Договаривайся и молись, чтобы твои научно-фантастические фантазии оказались правдой. Отбой.

Ощущение чужого взгляда укололо затылок. За время своей военной карьеры он приобрел бесценный навык — ощущать его даже через расстояния и стены. Здесь ему ничего не угрожало, но сознание и инстинкты не прерывались на отдых даже в мирное время.

— Оля, ты почему не спишь, моя хорошая?

Ольга Лоран стянула полы черного кружевного пеньюара, который ничего не скрывал, наоборот, будил желание, оставляя простор для полета фантазии. Великолепие с атласной алой лентой на груди, завязанной в кокетливый бантик, едва прикрывало ее стройные бедра с размашистой каллиграфией надписи-татуировки «Oderint dum metuant», так красноречиво отразившей всю сущность скандальной журналистки светской хроники. Вожделение вспыхнуло новым взрывом сверхновой при виде гладкой смуглой кожи с курсивом надписи, к которой он так часто любил припадать губами в порыве наивысшего эротического исступления.

— С кем ты говорил? — резко прервала его начинающийся полет фантазий белокурая красавица, скрестив руки поверх упругой груди. — Опять? Какая работа?! Ты обещал! Не забыл, что мы летим в Таиланд под новый год?

— Сколько в моей выносливой девчонке энергии, — вихрь сплетения из азарта, желания и предвкушения подхватил сухие строки ознакомительной документации, закружил в беспощадном водовороте, переплетая буквы в лишенные смысла абзацы и полосы, чтобы вытеснить из сознания, неумолимо переключая инстинкты, бросая на алтарь одному из них, самому основному. Каждый раз, как в первый с тех самых пор, как он увидел Ольгу на пресс-конференции, чтобы потом бросить все силы на завоевание гордой и неприступной блондинки со стервозным характером и потрясающей эротической энергетикой, которая могла расплавить вековые льды обоих полюсов без всякого ультразвука.

Его пальцы, повинуясь желанию, легким касанием скользнули по гладкой коже бедра, скрывшись за кружевом пеньюара. Ощутив ласку шелка, Дмитрий хищно усмехнулся.

— Спала, значит? Моя коварная соблазнительница. — Настойчивый рывок, и подвязка из черного кружева скользнула по ноге девушки, ведомая его сильными пальцами, замерла на щиколотке — Ольга не шевелилась, позволяя своему мужчине взять тотальный контроль в этой игре. Самодовольная улыбка коснулась ее красиво очерченных тонких губ, когда он, коснувшись сильными пальцами чувствительных подколенных впадинок, припал губами к дерзкой, провокационной надписи тату. Дрожь — то ли от холода, то ли от щекочущего кожу дыхания, не успела прошить ее тело неуловимой вибрацией, как новый прилив мощнейшей волны ошеломительного восхищения вызвал новый стон восторга-изумления. Язык мужчины очертил изгиб первой буквы, медленно, словно считывая каждый укол, создавший каллиграфию надписи, с нежно-настойчивым нажимом, разгоняющим каскад искр неизбежного желания в районе солнечного сплетения. Он словно заново писал этот девиз на ее гладкой коже ласкающим шрифтом, нивелируя агрессию потаенного смысла латыни. «Пусть ненавидят, лишь бы боялись»… Сейчас подобные слова были не нужны, лишены своего бескомпромиссного смысла, они готовы были растаять под точечными поцелуями с нажимом языка, вместе с защитной броней носительницы этого девиза. Он единственный знал ее настоящей — жизнерадостным ребенком, ласковой, словно котенок, любовницей, уязвимой воительницей на фронте слова и пера, которую небезосновательно боялась светская тусовка за скандальные подробности собственной личной жизни и разоблачение всех шкафных скелетов. Только с ним она была настоящая, лишенная масок и стальных доспехов. Его девочка.