Пламя Азарота (СИ)

В безоблачном небе будто заворочался беззвучный гром. Она почувствовала, еще не зная, что в лагерь спешат, увязая в кровавом песке, взбудораженные разведчики. Ощутила, наделенная знанием той частицей божественной крови, что текла в ее венах: часы непрочного мира — его, пожалуй, и миром называть не стоило, — подошли к концу. В глубине пустыни поднималась буря в обличии сотен изогнутых клинков.

Если ты не будешь милостив к нам, Бич Небес… Если волею Зардинах нам была подарена лишь одна ночь…

Джанаан подняла руку и коснулась раскрытой ладонью холодной желтой ткани кушака на животе.

Пусть эта ночь не станет напрасной. Пусть его кровь смешается с моей, даже если его сыну не суждено будет увидеть отца.

========== Эпилог ==========

Ветер рисовал на багряном песке мелкие неспокойные волны. Словно что-то надвигалось из глубины пустыни, ползло, шурша блестящей антрацитовой чешуей, извиваясь и сворачиваясь огромными кольцами, под обманчиво-неподвижными барханами, издали кажущимися монолитами из красного камня, но мгновенно рассыпающимися на тысячи колких песчинок. И в кровавом мареве песчаной бури лихорадочно блестели огромные алые глаза.

— Духи, — шептала жрица Зардинах, настороженно прислушиваясь к вою ветра. — Духи мертвых восстали из песков, повинуясь воле нечестивцев, и идут на приступ. Я слышу их плач, они мечтают отыскать путь к благодатным полям вечной жизни, но у них нет могилы и нет имени, чтобы я могла отмолить их пред ликами истинных богов.

— Им не будет покоя, покуда мир не поглотят огонь и лед, — кривил выкрашенные синей краской губы жрец Азарота, и ритуальные узоры на его лице казались росчерками божественных молний — не знающих промаха бичей из голубого пламени.

— Они поклонялись тьме при жизни, и после смерти их поглотило небытие, — глухо звучал из-под бронзовой птичьей маски голос жрицы Таша. — Они обречены бродить среди живых, но не быть увиденными. Кричать во весь голос, но не быть услышанными. Умолять, но не быть достойными милосердия Птицеликого. Ни один алтарь не примет жертву во их спасение, ни один из богов не откликнется на плач Неупокоенных.

Женщины молились, опустившись на колени перед трехликим столпом и вздрагивая от каждого хлопка, с которым метался на ветру полог шатра. Думая о том, что где-то там, в багровых клубах поднятого в воздух песка уже свистят сабли и стрелы, раз за разом вонзаясь в изрезанную ритуальными шрамами красную кожу. Буря размывала черты лиц, превращала людей в неясные силуэты — будто из глубин потревоженных дюн и в самом деле вырвались сотни лишенных покоя призраков, — и единственной нитью в мир живых были лишь кромсающие ткань и плоть стальные росчерки. Лишь множащие войско мертвецов.

Сабля схлестнулась с серповидным хопешем, и в кровавом мареве проступило искаженное шрамами и победной гримасой лицо. Узкие миндалевидные глаза без труда разглядели, несмотря на бурю, и черные ромбы на желтой ткани сюрко, и пронзительно-голубую краску на полускрытом шлемом лице.

Ты! Я искал тебя! Я убью тебя, я выпью твою кровь и заберу всю твою силу!

Какая наивность. Ты не первый.

Песчинки забивались в нос, хрустели на зубах, оставляя металлический привкус — словно и в самом деле были не песком, а засохшей кровью, — по лицу струился пот, и вместе с ним текла краска, размазываясь по горящим щекам. Сабля пронзительно скрежетала, спуская по лезвию один удар за другим, свистела, атакуя в ответ, и раз за разом стряхивала липнущий к лезвию в потеках крови песок.

Духи желают твоей смерти, тархан Ильгамут, — щелкали у самого лица пожелтевшие полустертые зубы, и ветер выл тысячей голосов, бросая в глаза всё новые клубы красной пыли.

Духам, — кипела кровь в горящей от напряжения руке, — придется подождать.

Удар в грудь на мгновение выбил из него дух, швырнув спиной на песок, но обрушившийся следом хопеш лишь впустую рассек сюрко и заскрежетал о кольчугу. Лишенный доспехов, носящий лишь кожаное подобие брони варвар, казалось, был вдвое быстрее, но всё же не успевал вспороть запорошенные пылью звенья на груди или горле. И будто не чувствовал, когда лезвие сабли окрашивалось его собственной кровью.

Схватка непозволительно затягивалась. Вокруг кричали и стонали, звенели кольчугами, на мгновение оказываясь совсем близко, и вновь исчезали в клубах песчаной бури, превращаясь в еще одних призраков. Из дюжин глоток разом рвалось яростное, почти безумное рычание, и кровь лилась целыми ручьями, мгновенно впитываясь в жадный песок.

Хопеш свистнул у самого лица, и кольчужное плетение шлема, скрывающее нижнюю половину лица ответило жалобным скрежетом. Левую скулу и щеку обожгло, словно серповидное лезвие на мгновение обратилось огненным бичом Азарота, рассекая лишившуюся защиты кожу. Кровь заструилась и по лицу.

Я убью тебя! — кричали глаза над узорами ритуальных шрамов.

Глупец. Я ждал, когда ты подойдешь слишком близко.

Сабля спустила по лезвию еще один выпад, отвлекая внимание, изогнутый кинжал прорвал кожаную бронь, вонзаясь снизу вверх между ребрами, и на разошедшихся в удивленной гримасе губах выступила темная кровь.