Пламя Этерны

Первым порывом мастера Коро было увести Эрнани с Анэмовой площади, где они зарисовывали старые кипарисы. Вернее, Диамни рисовал, а Эрнани просто сидел рядом, и все же непонятное напряжение первым почувствовал не он, а увлеченный работой художник. Именно в этот миг следовало встать и убраться, но мастер промедлил, а потом стало поздно – из-за Рассветной башни почти выбежала обнаженная женщина, явно беременная, за которой следовали несколько десятков человек. От неожиданности Диамни вскочил, уронив дощечку для растирания красок, а женщина до странности легким и стремительным в ее положении шагом проскочила невольных зрителей и, словно натолкнувшись на невидимую преграду, остановилась у серебристо-серой плиты, на которой был выбит знак Ветров. И тут художник ее узнал. Пропавшая в начале прошлой осени Беатриса Борраска… Но, дети Заката, что же с нею сталось!

Эория была бледна и худа, словно после длительной болезни. И без того маленькое личико стало совсем крохотным, и в нем не было ни кровинки, а обведенные черными кругами глаза горели каким-то исступленным огнем.

Диамни никогда не имел дела с беременными, но даже ему было ясно, что Беатрисе скоро рожать. Затем художник сообразил, что ребенок эории не может быть от усмирявшего гайифских мятежников мужа. Мастер Коро ошалело разглядывал замершую на сером камне фигурку с огромным животом, ничего не понимая и опасаясь худшего. Несмотря на охватившее его предчувствие беды, Диамни оставался художником – он бы и рад был ничего не видеть, но глаз непроизвольно отмечал синяки на щеке, руках и бедрах, какие-то отметины, похожие на плохо зажившие укусы, следы от веревок на руках и шее. Льняные волосы эории Борраска, прежде составлявшие предмет зависти множества красавиц, были растрепаны и спутаны, набухшие соски казались кровавыми ранами.

Анэмова площадь стремительно заполнялась дворцовыми слугами, свободными от стражи воинами, оказавшимися поблизости эориями и жрецами. Если Беатриса в таком виде шла через нижний город, то за ней валила целая толпа, хорошо, что в Цитадель вправе входить лишь эории и те, кто служит им и анаксу. И все равно народу собралось слишком много. Диамни с наслаждением разогнал бы любопытных бичом для скота, но он был всего лишь безродным художником, приставленным развлекать калеку-эпиарха, и мог лишь дивиться человеческой черствости. А вот Беатрису чужие взгляды, похоже, не задевали. Глядя на топтавшуюся по вихрю Анэма женщину, Диамни все больше убеждался, что она повредилась рассудком. Несчастную нужно увести. Кто бы ни был отцом ее ребенка, сейчас это неважно. Кажется, он сказал это вслух, потому что Эрнани сжал руку художника и прошептал:

– Она здесь по Праву Ветров.

– По праву? – Диамни совершенно не к месту подумал, что юноша, вероятно, впервые видит обнаженную женщину во плоти.

– Принадлежащий к великому дому ступает на его знак, когда требует защиты Абвениарха и суда анакса.

Конечно! В Цитадели четыре башни и четыре площади, посредине каждой – плита с символом. Почему он никогда не задумывался, зачем все это? Древние ничего не делали просто так, но что случилось с Беатрисой? Она беременна, и явно не от мужа. Борраска с, как выразился мастер Лэнтиро, полупобедой возвращается из Паоники лишь через несколько дней. Хорошая же новость его ждет!

Рваные звуки свирелей возвестили о появлении Абвениарха, чья резиденция находилась по другую сторону Рассветной башни. Богопомнящий медленно, с достоинством, пересек площадь и остановился перед замершей женщиной, опираясь на серебристый Весенний посох.

– Именем Ушедших, дочерь Анэма! Ты просишь милосердия или справедливости?

– Справедливости! – выкрикнула Беатриса. – И вместе со мной ее ждут все жители Гальтар! Богопомнящий, я не думала, что под небесами может существовать подобное зло, но оно существует… Оно ходит, смеется, топчет самое святое, что есть в наших душах…

– Успокойся, дочерь Анэма. – Абвениарх говорил очень медленно и очень ласково. Он был умным и опытным человеком, а Беатриса – отнюдь не первой безумицей, которую ему приходилось успокаивать.

– Нет и не будет мне покоя, пока этот человек… Нет, Богопомнящий, это не человек! Люди и даже звери не могут быть такими! Его должны покарать… – Голос женщины задрожал. – Во имя Оставленной и всех слез ее, он не должен уйти!

– Анакс справедлив, – мягко произнес Богопомнящий, – а слуги Ушедших милосердны. Кто твой обидчик и что он сотворил?