Пламя, или Посещение одиннадцатое

Вот мы и… тут, в «седле». А так бы с кем? И кто б мы были без Андрюхи – пешеходы. Бродили бы, как малолетние барышни, под ручку с Маузером по Ялани, пока до бани бы его не добрались.

Едем. Летим. Или несёмся.

Я всё не мог понять, что это странно сзади нас скрежещет. И только до меня дошло, что это гравий в кузове так беспокоен. Сколько же за борт его вылетело на обочины и на дорогу, а было «с горкой».

– «Я хочу, шофёр, чтоб тебе повезло!..»

И не то что дальше ехать не хватило смелости, хватило бы, просто пешком пройтись мне захотелось. Срочно.

– Здесь тормозни! – кричу Андрюхе.

– Чё?! – отзывается, но смотрит на дорогу и продолжает голосить:

– «Выйдет к перекрёстку любовь и жена!..»

– Выйдут, выйдут! Обе выйдут!.. Тормози!! – кричу.

– А?! Чё случилось?!

– Ничего!

– Так чё тогда?!

– Останови!

Песню, начатую в который уже раз, прервал, отвлёкся от дороги и, широко раскрыв глаза, Андрюха смотрит на меня, как будто я, как птица, хищница ночная, только что вот влетел к нему в кабину, готовлюсь клюнуть его в лоб. И лишь не спрашивает: «Ты здесь откуда взялся и ты кто?!» Берет у него на затылке, чудом на голове держится, усы и бакенбарды, как шерсть на испуганном кем-то или пугающем кого-то коте, распушились. Громко зубами заскрипел.

«Прямо как гравий в кузове», – подумал я и нервно передёрнулся.

– Останавливай! – кричу.

Затормозил Андрюха резко – как перед пропастью. Протащило машину ещё метров пять, а то и десять по грунтовке – вышли когда, не замеряли.

– А чё стряслось-то?!

– Всё нормально.

– Это мы чё, уже в Черкассах? Быстро, – чуть не расплющив о лобовое стекло нос, спрашивает Маузер и, напряжённо щурясь, пялится в окно. И сам себе: – Не узнаю… Да вроде нет… кругом вон лес.

– Нет, – говорю.

– А чё? – спрашивает.

– Приспичило, – говорю. – Отлить надо.

– Да! Надо! Надо!

– Надо! Надо!

Будто очнулись они, Андрюха и Маузер, разом.

Распахнув широко дверцы, спустились на землю. Мы с Маузером – как на обетованную. Стоим, в шеренгу выстроившись, спиной к машине, к кювету грудью, и шелестим пронзительно и дружно.

– Ох, красота-то!

– Красотища!

– А воздух-то!

– Не надышаться!

– И как люди, – то ли сам себе задаёт этот вопрос, то ли нас спрашивает Андрюха, – в городах живут?! В больших-то, а не в нашем Елисейске. Наш – деревня.

– Живут как-то, – отвечает ему Маузер.

– Легче уж сразу удавиться, чем так жить, – говорит Андрюха.

– А?

– Да я не про тебя…

– Так и понятно.

– Тебе-то всё равно, где резать…

– Ох, попадёшь ты мне под скальпель…

– Лучше уж ты под колесо мне!

– Ну вы даёте… Не ругайтесь.

– Да мы любя, мы не ругаемся.

Любя, конечно. Не ругаются.

Ни ветерка. Ночь. Звёзды. Месяц. Фары светят на дорогу. И в неподвижном свете фар мелькают совки расторопные. И войско мошек мелко вьётся. А в сами фары мотыльки стучатся глупо. Кругом безбрежная тайга. И в километре от дороги, по ходу слева, Кемь протекает, что нам известно, – едва-едва, но её слышно.

– Кемь?

– Кемь.

– Она, родимая. Она.

Инверсионный след от самолёта, его обрывок, плавно и медленно сдувает горним сквозняком к ясному месяцу, скоро согнётся, зацепившись за него, в скобу, но не порвётся, – с запада на восток, мигая, пролетел. Гул отстаёт, надсадно догоняет.

Утих и гул.

Где-то лисята звонко звягают. В кемской низине, спрятанной туманом, неведомое существо бубнит уныло и однообразно: «Уп-уп, уп-уп».

– Заело.

– Ну.

И филин ухает, мышей пугая. Всё как обычно.

– Пешком, – говорю, – дойду.

– Да тут осталось-то, уж довезём! Ты чё?! Два поворота – и деревня! – не говорит, кричит Андрюха. – Хреновиной-то, парень, не страдай!

– Нет, – говорю. – Так мне, ребята, надо.

– Я с тобой, – говорит Маузер.

– Нет, – говорю. – Пойду один.

– А вдруг медведь!! – дуэтом вскинулись.

– Скажу ему, что вы тут рядом, вас позову – он испугается.

– Ага!

– Смешно… Так сколько ждать тебя?

– Не ждите.

– Ну, на дорожку.

– Нет, не буду.

– А мы, – говорит Андрюха, – малёхо примем. А, Витёк?

– Обязательно, дружище, – говорит Витёк. – Обязательно примем. И не малёхо, – шутит, – по чуть-чуть.

Обнялись за плечи. Лыбятся. Как объективам многочисленных фотоаппаратов, на них нацеленных. Просто красавцы в свете месяца. Блестят глазами и зубами, как голливудские актёры.

– Ваше дело, – говорю. – Ковбои. Я бы и вам, конечно, не советовал… Не день. Темно.

– Да ладно! – говорит Андрюха. – Помимо не нальём! В кабине свет…

– Я не об этом…

– Холодно чё-то, – говорит Маузер. – Иней вон на траве… В одной рубахе.

– Нормально, – говорит Андрюха. – Дёрнешь водки и согреешься. Да и в кабине-то тепло!

– А там что, водка?

– Не моча же!.. Ты чё, забыл?!

– Припоминаю. А спирт? – спрашивает Маузер.

– А спирт – на опохмелку, – говорит Андрюха.

– А мы не выпили его?

– Ты ж не принёс, только хвалился…

– Ну – на похмелку.

– Не прокиснет.

Залезли они в кабину. Дверцами за собой одновременно хлопнули. Смотрю, у Маузера и стакан уже в руке, а у Андрюхи – бутылка. Срывает он с неё зубами пробку. Смеясь, о чём-то говорят. Может, о том, что я «того маленечко»…

Пусть не «маленечко», а много.

Крикнул Маузеру:

– Витька, ты Бисмарка читал?!

Опустил стекло Маузер.

– Я не расслышал, – говорит. – Ты там о чём?