Пламя Магдебурга

Густав Шлейс – маленький, полноватый, словно вылепленный из хлебного мякиша, человек с печальным лицом и темными глазами – выслушал сына молча, ни разу не перебив, не задав ни одного вопроса. И лишь убедившись, что Каспар высказал все, и даже для верности спросив его: «Ты еще хочешь что-то добавить?» – сцепил пальцы рук, пожевал губами.

– Если я правильно тебя понял, Каспар, – начал он, – ты хочешь потрудиться на благо Кленхейма.

– Да, отец.

– Хорошо, – кивнул лавочник. – Очень хорошо, что ты в своем юном возрасте стараешься думать о благе других. Но скажи мне теперь вот что: ты уверен, что вся эта затея, которую придумал сын покойного цехового старшины, станет для Кленхейма благом?

Каспар хотел что-то сказать, но отец жестом остановил его.

– Маркус хочет кормить Кленхейм за солдатский счет, – продолжал он. – И это похвально. Слишком долго мы сами кормили солдат и теперь имеем право на возмещение. Но мне кажется… мне кажется, что Маркусом движет не только забота о нашем городе. Думаю, ему не терпится показать себя, вылезти вперед. Однако честолюбие – весьма опасная вещь, Каспар. Оно может принести другим и большую пользу, и большой вред. Скажу тебе честно: я не знаю, чем Маркусова затея обернется для всех нас.

– Но ведь собрание общины…

– Не пе-ре-би-вай, – спокойно произнес Густав. – Ты не был на том собрании, равно как и ни на одном другом. А я был. Маркус предлагал собирать с солдат дань еще до того злосчастного дня, как на Кленхейм напали. Большинство тогда не поддержало его, а бургомистр и господин Хойзингер были решительно против. Против проголосовал и я. Второй раз разговор обо всем этом зашел через несколько дней после смерти госпожи Хоффман, храни Господь ее светлую душу… На этот раз собрание встало на сторону молодого Эрлиха.

– И ты тоже?

Каспару, как старшему сыну в семье, отец разрешал обращаться к нему на «ты».

– Я – нет. Грёневальд, Хойзингер, Траубе, Шёффль, цеховые мастера – проголосовали против.

– Но почему тогда ты позволил мне отправиться со всеми на Магдебургский тракт?

Лавочник слегка поджал губы.

– Видишь ли, Каспар, все не так просто, как кажется. Скажу честно: я не верю в начинание Маркуса. Нападать на солдат – слишком опасное дело. Многим оно может стоить жизни, и мне бы очень не хотелось, чтобы и ты оказался в их числе. Но! – И Густав Шлейс приподнял вверх пухлый, короткий палец. – Но в нашей жизни никогда и ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Если Маркусу улыбнется удача, нам не следует стоять в стороне. Ты прекрасно знаешь, как плохо идут теперь наши дела и как плохи дела во всем городе. Приняв участие в этом – э-э-э – предприятии, мы могли бы претендовать на часть общего выигрыша и тем самым избавить себя от голода, который, уверяю тебя, уже не за горами. Для этого я и отправил тебя валить деревья в лесу. Нельзя отмежевываться от дела, которое может принести нам пользу.

– Я не понимаю, отец, – растерянно глядя на него, пробормотал юноша.

Густав Шлейс вздохнул:

– Если бы ты был немного знаком с горным делом, как твой двоюродный дед, ты бы понял быстрее. Представь, что перед нами – вход в шахту. Внутри может быть богатая золотая жила, способная обеспечить безбедную жизнь десяткам семей. В шахте темно, и никто не знает, насколько прочно укреплены штольни и не обрушится ли земля на голову первому вошедшему туда смельчаку. Что делать? Уйти прочь – значит отказаться от своей доли золота, лезть первому – рисковать своей шеей. В такой ситуации умный человек будет держаться рядом со входом. Он поможет своим товарищам таскать тележки, кирки, фонари и все прочее, что необходимо для дела, поможет сделать всю подготовительную работу. Он будет вместе с ними – и чуть-чуть позади них. Если шахта обвалится – он выживет. Если они найдут золото – он к ним присоединится.

– Это трусость, – тихо, не глядя на отца, сказал Каспар.

– Не трусость, сын мой, а всего лишь благоразумие. Запомни: я не завел бы с тобой этот разговор и никогда бы не отпустил тебя валить деревья на тракте, если бы нам не грозила нужда. Я – глава семейства. Мне нужно кормить себя, тебя, твоих братьев и сестер, свою жену и, кроме того, твою старую, выжившую из ума бабку. А значит – я должен думать обо всем и не должен упускать из виду ни единой возможности, которая помогла бы нам сохранить то, что мы имеем сейчас. Смелость, честь – эти понятия всегда были в ходу, и любому человеку во все времена было почетно привесить их на свою куртку. Но бывают в жизни случаи, когда эти понятия не подходят для решения проблем. Дворянская шпага годна для дуэлей, но никак не для того, чтобы резать ею хлеб. Иногда нужно быть смелым. Иногда – хитрым. Иногда – бежать впереди всех, спасая себя. Но всегда, во всех случаях, нужно иметь голову на плечах и помнить, что твоя жизнь имеет очень большую ценность, если не для тебя самого, то для твоих родных.

Он провел мягкой ладонью по поверхности стола.