Пламя Магдебурга

– Твое кресло вскоре может занять Маркус Эрлих, именно об этом тебе бы следовало беспокоиться. Ты знаешь, что к его отряду присоединилось еще пять человек? Сказать тебе, кто они? Молчишь… Но я все равно скажу. Первый – недоумок Штальбе. Хотя чего еще было ожидать от такого? Мать не пускала его, но он таки сумел ее уговорить. Четверо других – Каспар Шлейс, Клаус Майнау и двое сыновей Грёневальда. Чувствуешь, как дело повернулось? Прежде я думал, что никто из здравомыслящих людей в нашем городе не отпустит своих сыновей вместе с молодым Эрлихом. Да только твой будущий зятек всем сумел задурить головы.

– Если Грёневальд отпустил с Маркусом своих сыновей, это его дело, а не мое, – равнодушно ответил Хоффман.

Видя, что казначей не собирается уступить ему кресло, он пододвинул себе стоящий поблизости стул.

– Знаешь, – сказал он, – в тот день я не сразу узнал, что случилось с Магдой… Никто мне не говорил. Маркус был первым, кому хватило смелости.

– Это ведь он застрелил того бородача?

– Да, он. Они заметили его совсем случайно, недалеко от моего дома. Не думали, что он побежит на север, рассчитывали перехватить его у ворот. Маркус не сумел спасти Магду. Но я благодарен ему хотя бы за то, что он прострелил этому ублюдку голову, не дал ему выбраться из Кленхейма живым.

– Это ничего не меняет. Мы не можем отдавать ему власть. Ты должен вмешаться, Карл.

– Чего ты от меня хочешь?! Я не знаю, как нам всем следует поступать. Не знаю! Отправляйся к отцу Виммару, пусть он прочтет тебе пару строк из своего засаленного Евангелия. Может, это тебя успокоит. А сейчас прошу тебя, Стефан, оставь меня одного. Ради бога, оставь…

Хойзингер смотрел на него, слегка постукивая сухими пальцами по подлокотнику кресла.

– Я уже разговаривал с пастором, – сказал он.

– И что он ответил? – спросил бургомистр вяло.

– Ровным счетом ничего. Стал отводить глаза в сторону, бубнить что-то о милосердии и соблюдении заповедей – все как всегда. Ты же знаешь, священники не любят отвечать на вопросы прямо.

– Пусть так. Меня это не касается.

– Думаешь, тебе одному тяжело сейчас?! – зло прищурился казначей. – В тот день погибла не только твоя жена, Карл. У Лимбаха убили сына, Гейнц Нойманн потерял младшего брата, у Хоссеров сгорел дом. Две дюжины человек, убитых и раненых, – неужели ты не можешь хоть на секунду задуматься и об их судьбе тоже?

Но бургомистр только покачал головой:

– Я не могу ничего сделать. Я не хочу ничего делать. Уходи.

Поняв, что продолжать разговор бессмысленно, казначей поднялся с кресла и направился к двери.

– Напряги свою память, Карл, и вспомни, почему тебя избрали бургомистром, – не оборачиваясь, сказал он. – Тогда, двадцать лет назад, после смерти Йорга Грёневальда. Были люди, которые подходили на это место ничуть не хуже, чем ты. Припоминаешь? Цех хотел, чтобы новым бургомистром сделался Ганс Траубе, тогдашний их старшина, а семьи Майнау и Эшер выдвигали вперед Макса Хагендорфа. Но никто из них не мог набрать положенного числа голосов. Тогда Курт Грёневальд предложил избрать бургомистром тебя. И это устроило всех! Знаешь, почему так случилось? Никто не боялся тебя, все верили в твою честность. Цеховым мастерам не нужно было опасаться, что ты урежешь их привилегии, тогда как все остальные знали, что ты не дашь свечникам больше, чем у них уже есть. Люди знали, что в любой ситуации ты всегда сможешь отыскать золотую середину. Все эти двадцать лет ты был хорошим бургомистром для Кленхейма, Карл. Будь им и сейчас.

* * *

За две недели Маркус и его люди доставили в Кленхейм несколько мешков с зерном, полсотни талеров серебряной и медной монетой, а еще муку, солонину, оружие, пятерых лошадей и несколько бочонков с пивом.

Вся добыча – за исключением оружия и доспехов – делилась между кленхеймскими семьями поровну, но тем, у кого были маленькие дети, полагалось чуть больше. Лошадей забивали на мясо и варили на ратушной площади суп в огромных котлах; горожане выстраивались к этим котлам с глиняными мисками, чтобы получить свою порцию наваристого бульона со шматками конины. Хойзингер делал пометки в небольшой, переплетенной пергаментом книжечке, царапал грифелем бумагу, отмечая, кто и сколько получил. По его настоянию Хагендорф выделил двоих стражей с дубинками и короткими пиками, которые должны были следить на площади за порядком во время раздачи еды. Порядка, впрочем, никто не нарушал.

Маркус был очень доволен. Все шло так, как он и предполагал, так, как и было задумано. И дело не в горсти серебряных и медных монет и не в этих мешках с мукой, а в том, что он оказался прав. Прав! Теперь с его помощью Кленхейм сможет пережить тяжелые времена, сумеет избежать голода.

Они проводили у дороги дни напролет – покидали Кленхейм с рассветом и возвращались с наступлением темноты. Никто из них не был ранен за все это время. Неприятность случилась только однажды, когда пьяный ландскнехт выстрелил с двадцати шагов в Гюнтера Цинха и пуля оцарапала тому щеку. Что ж, пусть это будет лишним уроком для остальных.