Пламя Магдебурга

После неудачи с обозом они еще несколько дней сидели без дела. Жара, душный запах смолы, безделье и постоянное ожидание отупляли их, и они не знали, чем себя занять. С утра до вечера сидели возле своего шалаша, дремали, играли в карты – Клаус притащил с собой истрепанную колоду – или вяло, без особого интереса переговаривались между собой.

– Будь у нас еще хоть пара мушкетов, можно было бы попытать счастья, – заметил Чеснок, когда разговор в который раз вернулся к солдатскому обозу. – Мушкет – это вам не аркебуза, для засады самое то.

– Какая разница? – отозвался Вильгельм Крёнер. – Когда ты один, а против тебя пятеро, так хоть аркебуза у тебя, хоть мушкет, хоть целая мортира – все одно сдохнешь.

– Дурак ты, Вилли, – бросил ему Чеснок. – Ты же не в чистом поле против них стоишь. Думай: аркебуза бьет на полсотни шагов, а мушкет – на полторы сотни. И целиться с него удобнее: поставил на сошку, приладился, и давай. Тяжелый он, как бычья нога, но тебе с ним бегать и не надо. Стоишь за деревом и ждешь, пока птичка прилетит.

– Вилли прав, – буркнул Клаус Майнау. – Ты лучше вспомни, сколько там было людей. Три-четыре дюжины, самое малое. Куда нам против них соваться?!

– Ну так и сидите здесь, как несушки, – усмехнулся в ответ Чеснок. – Трясетесь, как бабы. Думаете, мы за дровами сюда пришли? В таком деле без риска не бывает. – И, поразмыслив немного, прибавил: – Будь моя воля, я бы попробовал укусить те фургоны.

Он приподнялся на локте и поискал глазами Маркуса. Тот стоял неподалеку от них, прислонившись к стволу дерева, и о чем-то переговаривался с Гюнтером Цинхом.

– Дурное мы дело затеяли, вот что, – мрачно произнес Вильгельм Крёнер, отхлебнув воды из бурдюка, утирая ладонью потрескавшиеся губы. – Режем людей, точно на скотобойне.

– Солдаты – не люди, – заметил Петер.

– Не люди, говоришь… А кто тогда? Я у них ни копыт, ни хвостов не видел. Такие же, как мы, Христовы души.

– Католики, – презрительно сплюнул Чеснок. – Вспомни, что они устроили в Магдебурге.

– За Магдебург с них на Страшном суде спросят. Нам в это дело лезть нечего. Что нам, плохо живется? Есть дома, ремесло, и земли хватает. Так на черта нам сдались эти солдаты? Каждый день кровь с подметок оттираем, и хорошо еще, что чужую.

– Надо ждать, – пожал плечами Штальбе. – Маркус знает, что делает.

– Кабы он знал, может, и было бы все по-другому. Глядишь, и Альфред остался бы жив.

Прошло еще несколько дней. Дорога опустела, даже крестьян теперь не было видно. Земля высохла от жары, потрескалась; подними несколько комочков, чуть сожми пальцами – и они рассыплются в пыль. Все вокруг выгорело на солнце, сделалось жестким, неприятным на ощупь. Даже небо казалось выцветшим и блеклым, словно застиранное платье.

Люди были озлоблены, измучены неизвестностью и жарой. Они обливались потом и нигде не могли спрятаться от духоты. Часто возникали ссоры – не из-за чего, из-за пустяков. Вильгельм Крёнер делался все мрачнее. Хмурился, смотрел под ноги, а если и вступал в разговор, то повторял одно и то же: зря, мол, они все затеяли, добром дело не кончится. К месту и не к месту поминал Альфреда Эшера и судьбу его несчастных родителей.

В один из дней Маркус отозвал Крёнера в сторону и, положив ему руку на плечо, спросил:

– В чем дело, Вилли? Что с тобой такое?

Тот посмотрел исподлобья, коротко бросил:

– Не надо нам быть здесь, Маркус.

– Объясни.

– Мы – бюргеры, у нас своя жизнь. Огороды, мастерские, воскресная церковь. Свой дом и своя земля. Мы сами можем себя прокормить.

– Нет. Не можем. Нам едва хватает, чтобы не умереть с голоду.

– Даже если так, – нахмурился Крёнер. – Зачем мы сидим здесь, у дороги? Прячемся, будто разбойники, нападаем из-за кустов… Разве честным людям это пристало?

Маркус убрал руку с его плеча, сухо сказал:

– Ты знаешь, зачем мы здесь. Солдаты отняли у Кленхейма деньги, отняли скот. Они причинили нам много зла. Мы отомстим – и вернем то, что было украдено.

– Кому отомстим?! Зачем?! – воскликнул Вильгельм. – Мы же первый раз видим их всех. Они никогда не были в Кленхейме и ничего нам не сделали. У них нет с собой ничего, кроме медяков и черствого хлеба. Не думай – мне наплевать, кто они такие и откуда. Но нападать вот так, из-за кустов… Убиваем их, а сами ведь, поди, тоже не заговоренные. Может, и на нашу долю пуля и нож найдутся…

Эрлих смотрел ему прямо в глаза.

– Зачем мы их убиваем, а, Маркус? – сглотнув, продолжал Крёнер. – Что нам с того? С чужого добра не разбогатеешь. Так зачем же душу грязнить?

Маркус схватил его рукой за предплечье и стиснул пальцами так, что Вильгельм поморщился от боли.

– Они все одинаковы, – тихо сказал он. – Пьяные твари, которые кормятся тем, что убивают и грабят других. Они убили моего отца, убили госпожу Хоффман. Они заслужили смерть.

Крёнер сделал попытку высвободиться, но железные пальцы держали его.

– Черствый хлеб и медяки – так ты сказал? Я убивал бы их просто за то, что они проходят мимо. Жаль тратить пули… Запомни: мы забираем у них то, что принадлежит нам. Считаешь это несправедливым – возвращайся назад; я найду, кем тебя заменить.