Пламя моей души

Но, видно, пожалел он неучтивого гостя, или ели всё ж решили расступиться, показать верную дорогу, которая уж как будто совсем среди них затерялась. И раскинулся перед взором пал чёрный, словно кистью кто-то огромной, в копоти испачканной здесь провёл. Леден посмотрел в одну сторону его. И в другую — куда повернуть? Да вдруг увидел вдалеке две фигурки светлые, что копошились, словно блики Ока на листве. Он сбился и вовсе на бег, на ходу вынимая лук, откидывая крышку тула. Хоть и не видел ещё, что творится там, на капище погибшем, разрушенном, а знал — может не успеть, потому лучше готовым быть.

Различимыми уже стали Димина и Елица. Княжна лежала на земле, придавленная удивительно сильной хваткой травницы, а та уж и нож блестящий над ней занесла.

— Эй! — гаркнул Леден, чтобы хоть как-то с толку бабу буйную сбить.

Да та и не растерялась ничуть. Коротким замахом вскинула руку и опустила её.

Он не заметил, как натянул тетиву и пустил быструю стрелу — тело само сработало. Да сердце на миг всё равно замерло, как увидел он, что нож самым остриём точно вонзается в спину Елице. Девушка вскрикнула тихо и жалобно — аж колени подогнулись. Но стрела в тот же миг ударила Димину под лопатку правую, швырнула на княжну — и нож выпал из её руки да пропал где-то среди каменных обломков — всего, что осталось от стоявшего здесь когда-то требного стола.

Леден подбежал, отбросил тихо сипящую травницу в сторону, освобождая Елицу от тяжести тела. На рубахе светлой её расплывалось алое пятно, медленно, неумолимо.

— Елица. Еля, — зашептал он, приподнимая голову её осторожно.

Другой рукой разодрал ткань, чтобы посмотреть, глубоко ли успел нож войти. Порез оказался не таким уж страшным, как привиделось со стороны — видно, рука травница соскользнула. Но располосовала Димина спину ей всё равно сильно — кровь текла по светлой коже Елицы щедро, не собираясь пока униматься. Девушка застонала тихо, пытаясь перевернуться.

— Постой, Еля, перевяжу.

Косясь на Димину, что неуклюже ворочалась в стороне, никак не подыхая, он одним махом отрезал от подола княжны хорошую полосу ткани. Слегка освободил рану от обрывков рубахи и перетянул крепко, обмотав под грудью и через плечо. Теперь только донести её до дома, а там можно и лучше справиться. Травки какие взять — благо их в избе той достаточно. А в тех, что могли кровь запирать да заразу какую не пустить, он и сам, как воин, смыслил неплохо.

Он подхватил девушку под спину. Усадил осторожно, поддерживая.

— Как ты? — заглянул в бледное лицо, перепачканное в земле и разводах грязных на щеках. Словно плакала она всё ж от боли, да только звука ни одного не издала, как перевязывал он её.

И взгляд её был таким страшным, бездумным, всё шарил, шарил по нему, ни за что не цепляясь. Словно в дурмане каком княженка была.

— Не знаю пока, — шепнула. — Но когда ты касаешься, легче становится. Как будто водой мёртвой плещет.

Он свёл брови, плохо понимая, о чём она говорит — как в бреду. Только ей одной — волхве — ведомы все премудрости. А он и рад был хоть чем-то ей помочь, раз так. Княжна вдруг обхватила его ладонью за шею, подняла снова взор — прояснившийся, ослепив им мгновенно, словно здесь, на этом месте обрела она совсем другую силу, могучую, яростную. Проскользнул ветер ленивый вдоль длинного пала, тронул волосы её растрёпанные, прилипшие тонкими прядками к вискам — повой уж давно на плечи сполз. Она сжала губы, всё глубже вонзаясь взором чистым, но чуть растерянным, облизнула их и разомкнула — блестящие, яркие. Леден обнял её крепче и склонился, припал в горько-солёном, с привкусом трав поцелуе — и княжна послушно ответила, смяв ворот его в кулачке. Скользнул легонько язычок её между зубов — в голову тут же ударило словно ворохом перьев мягких: и лёгкостью обдаёт небывалой, хмельной, и задохнуться недолго. Зашлось сердце бешено, как и в сечу не билось. Как же давно он об этом мечтал, да гнал мысль шалую прочь. Чтобы обнимать её вот так, осторожно, но крепко, и чтобы губы тёплые сминать, ласкать.

Но длился дурман этот всего миг — вздрогнула Елица вдруг, забило её мелким ознобом. Она всхлипнула, обмякнув, словно кости из тела её вынули. Упала её рука плетью, мазнув по плечу. Леден едва не взвыл от гнева страшного на самого себя. Забыл, остолоп безмозглый, что после встречи с Мораной не стоит ему княжны касаться — худо ей станет.

Засмеялась хрипло травница, ещё живая, оказывается. А Елица вдруг, побледнев страшно, чувств лишилась.

— Спаситель, — просипела Димина. — Сам быстрее её убьёшь, и стараться не нужно.

Закашлялась, смолкнув, забулькало как будто где-то в груди её пробитой. Леден уложил Елицу осторожно на землю, и над бабой глумливой навис. Едва не споткнулся: спали с лица её да и всего тела чары — осталась под ними женщина, уж близко к старости поступившая. Лишь присмотревшись, можно было теперь узнать в ней ту травницу, к порогу дома которой они пришли недавно. И удивляться вовсе не надо тому, что захотела она годы лишние сбросить, чтобы мужа молодого обресть и удержать.

— Да уж теперь не достанется Елица тебе.