Пламя моей души

С усилием выдёргивая ноги из неверной земли, она шагала, не сводя взгляда с обугленных остатков идолов, что торчали среди выгоревшей пустоши, словно персты мертвеца, который хотел выбраться из своей могилы. И уже нельзя было узнать в них светлых Богинь, что дарили тепло и милость свою всему княжеству. Огонь уничтожил все черты ликов и знаки на столбах, вырезанные когда-то умело рукой. Между ними стоял недвижимо расколотый от жара надвое требный стол, весь в пятнах оплывшей копоти, которая, впрочем за столько лет дождей и снегов, что омывали его, не сошла с него полностью.

Елица остановилась перед ним, озираясь, путаясь в смутных, но явно окутывающих её ощущениях. Она провела ладонью по шершавому камню, жалея, что нет сейчас рядом Ледена — уж он-то, верно, смог бы помочь в них разобраться. Взгляд сам будто взлетел на вершину чёрного изваяния, что стояло в серёдке круглого святилища. Лада — это могла быть только она, ведь не зря здесь хранилось её Сердце, подаренное когда-то достойному вождю.

Словно сквозняком в душной комнате мазнуло по спине холодом едва заметным. Острым, тонким — сталью. Замах короткий, точный — Елица прянула в сторону и обернулась. Широкий клинок полоснул по груди, распоров рубаху и едва задев кожу. Вспыхнула жгучая полоса, потекла кровь горячая тонкой струйкой по ложбинке на живот. Елица отшатнулась, да недалеко: упёрлась в требный стол — и тот угрожающе качнулся, а после и обрушился, лишая опоры. С громким треском грянули камни на землю, заворочались, перкатываясь, скрежеща. Елица упала сверху на них, больно ударившись спиной. Да и вовремя. Димина взмахнула ножом снова, но промахнулась.

— Вижу, от матушки тебе многое досталось, княжна, — выдохнула натужно, цедя слова, будто душило её что-то невидимое. — Живы твоей мне надолго хватит.

Она шагнула вперёд, пока Елица пыталась встать с расползающихся под ней в стороны обломков.

— Попробуй возьми.

Она перекатилась, сжимая зубы: острые каменные края впивались в бока. Но натолкнулась на проворную травницу, которая успела встать у неё на пути.

— А и возьму. Сердце твоё возьму, а тебя в жертву здесь оставлю.

— Боги не требуют крови в жертву!

— Здесь всё поменялось с тех пор...

В лицо ударил сыпучий комок. Запечатал нос и глаза, попал в рот и облепил язык горечью. Елица вдохнула — и стало только хуже. Закружился вихрь тугой в груди, словно коловорот, поплыл дурман в голове. Хитрые травки приготовила ей Димина. Сразу знала, с первого мига знакомства, что с гостьей нежданной, но для неё ценной сделает. Уготовила ей смерть быструю.

Елица встала на четвереньки, совсем ослепшая, пытаясь отряхнуть лицо, сплюнуть отраву, что уже потекла по горлу. Горячая ладонь легла на спину, придавила толчком небывалой силы к земле.

— С капища этого сила твоя волховья вышла. Здесь и останется, — прошипело над ухом словно голосом самого Змея.

Елица почти не слышала её слов, что потонули вдруг в резком оклике издалека. Ткнулась боль под левую лопатку. Сначала коротко — на миг всего. Но вдруг разрослась, точно пламя по спине растеклось. Елица не удержала вскрика, дёрнулась, но стало лишь хуже.

ГЛАВА 8

Леден и хотел бы проснуться — да никак не мог. И причина-то была вовсе не в знакомом сне, которого нынче он и не видел, не во власти Мораны, что решила снова с ним поиграть-помучить. Он просто понимал, что лежит ещё на своём месте, в сеннике, где и заснул, и хочет встать, потому что утро уже наступило — и так тихо кругом, только в глубине леса вовсю заливаются звонкими трелями птицы, радуясь новому дню. Он слышал всё и понимал, но не мог пошевелиться, как будто застрял в собственном теле гвоздём ржавым, погнутым. И качалась в груди дурнота страшная, поднималась из кишок — и застывала в горле тошнотным порывом. Так можно и захлебнуться в собственной рвоте, пожалуй, если не проснуться вовремя.

И до того это было жуткое ощущение, будто он смотрел на себя со стороны, спокойно раскинувшегося на лежанке, заботливо постеленной хозяйкой. Словно уже покинула тело душа, только цепляется ещё неведомо зачем тонкими нитями за него, не веря, не желая уходить. Он и не верил. Что за напасть такая неведомая, коей ещё никогда с ним не случалось? Неужто настал тот срок, когда Морана не отпустит больше? Не даст понять, что делать дальше с тягой своей дикой к Елице, непривычной, слишком для него живой — аж душу заскорузлую на части рвёт. Нужно ли вставать на пути брата недвижимо, отстаивать ту, что в мыслях засела намертво, или отходить в сторону, не мешая их счастью, коли оба они того пожелают? Да тут ещё и Радим этот вырос, словно камень нежданный на дороге. Или корень коварный, сокрытый травой. Разобраться бы во всём, да нешто Богиня по-другому всё повелела закончить?

— Не вини меня, — голос гулкий и угрожающий обдал холодом только что вырытой могилы. — Другую вини, что опоила вас всех. Извести пожелала, в жертву принесть на мёртвом капище.