Кипела жизнь в стане зуличанском, никак ещё не стихая по вечернему часу. Вышемила то и дело вздрагивала от каждого шороха, от звуков шагов, что мимо проносились. Всё поглядывала на полог закрытый, что не пускал внутрь ни единой струи свежего воздуха. То оборачивалась на отрока, который сел теперь неподалёку и принялся плести что-то сосредоточенно — видимо, тетиву. И бежать отсюда хотелось, и с места двинуться было почему-то страшно.
Полог вдруг откинулся, словно подхватило его сильным ветром — пахнуло внутрь мясом, жареным над огнём, плеснуло голосом реки, что почти тонул в шуме становища.
— Брысь отседа, — приказал Камян, войдя.
И отрок тут же подскочил да и бегом прочь вышел.
Вышемила, словно силы вдруг обрела, вскочила на ноги, развернулась к татю, ожидая всего чего угодно. И разговора, и нападения — она не ведала, каков Камян обычно — знала только таким, каким увидела в тот день треклятый.
— Хоть дух перевести малость, — он улыбнулся как будто даже устало.
И Вышемила сложила руки у груди, решив вдруг, что сумеет сейчас его хоть на что-то уговорить.
— Отпусти меня, прошу. Отец мой тебе награду большую за меня даст, коли ты меня домой привезёшь, — заговорила торопливо, боясь, что он и слушать не станет.
Камян шаг приостановил, задумавшись, приподняв брови густые, словно не понял, о чём она вообще толкует. Вышемила и по лбу себя едва не стукнула: не знает ведь он, кто она такая. Считает, верно, что у обычного оратая или даже старосты не найдётся столько денег, чтобы расплатиться за выкуп дочери.
— Деньги мне за тебя не нужны, — он пожал плечами и двинулся навстречу вновь. — Мне девица нужна, чтобы складная, красивая. Чтобы торопиться к ней хотелось. Чтобы ласкала — и тело, и взгляд. А что деньги? Их я и по-другому добуду.
— Так и девицу себе другую добудешь.
— Не хочу другую, — усмехнулся он. — Тебя хочу.
Камян приблизился медленно, расстёгивая пояс свой с оружием. Вышемила отшатнулась прочь, да налетела на сундук, что под ноги попался. Села на него неловко, а как попыталась встать снова — тать уж близко совсем оказался. Обхватил рукой за талию, рванул к себе — да она вырвалась, звонко вскрикнув. Может, кто услышит да решит вступиться?
— Да не шуми, не бойся, — проговорил Камян низко, кажется, ничуть не разозлившись. — Коль не будешь яриться, так и понравится.
От запаха его, с которым навечно связалась та ночь в памяти, аж голову кружило — того и гляди в обморок хлопнуться можно. Вышемила выставила перед собой руку, да где ж остановить напор мужской, коли надо ему сильно. Камян тут же её схватил и потащил в сторону, к лежанке, то и дело поддёргивая, чтобы не задерживала. Взмахом широким швырнул на ложе — и вмиг сверху оказался. Никакие толчки, никакие удары в каменную грудь и по плечам не могли сдвинуть его ни на вершок.
— Тихо, тихо. Никто не отзовётся, — зашептал он, комкая её подол. — Радуйся, что забрал тебя у косляков. А то и хуже могло бы стать. А тут только моя будешь.
Вышемила попыталась вывернуться, но лишь мышцы скрутило жгутами от усилий. Ударила Камяна по лицу, да он и не заметил как будто. Она закричала было снова — тать ей быстро рот ладонью запечатал. Дёрнул подол до треска ткани вверх, провёл шершавой, в мозолях, рукой по бедру. Пальцами грубыми — между ног и внутрь, к сердцевине самой — аж слёзы из глаз выбило. Заскользил медленно, растягивая её, поглаживая. А губами зашарил по шее, скулам, жадно вдыхая запах её.
— Развязывай, — приказал глухо, тыкаясь лицом в плечо.
Поймал руку и приложил к паху своему, твёрдому, вздыбленному.
— Провались ты! — выплюнула Вышемила, едва рот освободился.
Камян хмыкнул и сам порты принялся стаскивать, продолжая входить в неё пальцами.
— Ничего, скоро сама меня раздевать будешь. Скулить будешь. Умолять, чтобы взял.
Он врывался в неё безжалостно, давая понять, что дальше только хуже будет. Да она и сама о том помнила, как будто вчера это случилось.
Вдруг пронёсся по шатру от стены до стены воздух свежий, живой, как откинулся полог снова. Встала в проёме фигура мужчины, замершего в замешательстве. Он кашлянул громко, но уйти не поспешил.
Камян резко повернулся к нему, уставился гневно, ещё держа руку между ног Вышемилы, но остановившись хотя бы.
— Чего надо, сучий потрох? Не видишь, занят?
— Там Гроздан с охоты вернулся. Тебя хочет видеть. Немедля.
Камян выругался тихо, неразборчиво, но, судя по всему, очень грязно. Встал и порты, почти уже снятые, поправил, вытер о штанину руку и пошёл вслед за мужиком, что оказался для Вышемилы нежданным спасителем. Только надолго ли?
Мужчины скрылись за пологом, но сразу вошёл знакомый уже отрок — и уселся на то же место, где и раньше сидел. Ни разу он не посмотрел в сторону пленницы, будто и дела ему никакого до неё не было: какая разница, с кем старшой развлечься вздумал.