Пламя моей души

Но из рук Чаяна поспешила всё ж высвободиться, оглядывая его посеревшее, встревоженное лицо, на котором лежали ещё заметные отпечатки наведённой волшбы. Хитро всё придумала Димина. Спали мужи, а чары её из них соки пили помалу. Кто знает, как долго они продержались бы, не убей Леден травницу. А Радим супруге своей и не помешал бы никак. Не захотел бы, считая, что всё она делает так, как должно.

Чаян попытался снова Елицы коснуться, а то и обнять, кажется, да остановил его резкий и открыто уже злой голос Радима:

— Вы, княжичи, тут, верно, решили, что позволять себе можете, что угодно. А ну отошёл от неё, руки свои убрал!

Он всё ж оттолкнул отрока и вперёд шагнул — вот сейчас и стол на своём пути сметёт, что их разделял — одним взмахом руки. Боянка даже миску со страху уронила, и та с громким треском разбилась о пол. Челядинка запричитала тихо, собирая осколки, а мужчины замерли, вперившись вдруг в друга, обмениваясь взглядами пудовыми: Чаян — Радим — Леден.

— То, что женой ты мужней окажешься, того я не ожидал, конечно, — усмехнулся вдруг старший Светоярыч. — Вон, какой бойкий он у тебя, оказывается. Что ж ты, обручье мне вернёшь? Или оставишь пока?

Он обдал Елицу едким взором, да больше, кажется, Радима хотел уколоть. Она сглотнула тугой, прогорклый комок в горле. И не смотрела ни на кого, а чувствовала всё ж, как одновременно уставились на неё и муж, и Леден: они-то про подарок Чаяна ничего, конечно, не знали. И Елица не понимала теперь, чей упрёк безмолвный тревожит её сильнее.

Она швырнула вдруг зажатый в руке рушник на стол и быстрым шагом направилась прочь из избы постылой. И некуда было идти — до Велеборска далеко, даже до веси ближней так просто и не доберёшься. А потому она просто села на скамью с северной стороны дома и в даль уставилась. И тихо было вокруг: в лесу, что вил ленты ветра между густых ветвей, в избе, где, кажется, больше никто не хотел друг с другом и словом лишним обмолвиться. Везде настала такая страшная тишина, что впору было подумать, не лишилась ли слуха в одночасье?

Но послышались всё ж шаги, приблизились — и Радим остановился напротив, склонил голову, рассматривая Елицу сверху.

— Пойдём со мной, — проговорил он осторожно, словно боялся бурю какую взбаламутить. — Просто побудь со мной. Без них. Мне много тебе рассказать надо.

Она встала и вложила ладонь в руку мужа, позволяя ему увести себя прочь отсюда. Куда — не знала ещё, да и разве должно это волновать? Он провёл её хорошо протоптанной дорожкой средь широких, узловатых осин — вглубь светлого, обсыпанного играющими на яркой листве бликами Ока леса. Скоро зажурчала вдалеке речка — и через десяток шагов они вышли к ней. Нависали над узкой полоской открытого берега ветви толстые, густо поросшие резными листьями. Веяло здесь живительной прохладой, словно дыхание бойкой воды начало смахивать с тела следы минувшего дня. Уж столько всего случилось, во что порой и не верилось даже.

Елица опустилась прямо на траву гибкую, ласковую, всматриваясь в искристую ленту речки, что больше на ручей походила. Да верно, для семьи небольшой, что недалёко жила, и такой было достаточно. А в веси ближней течёт уже Яруна полноводная. И чем-то речка эта, измельчавшая, петляющая среди буйно растущих осин, напомнила собственную жизнь. Совсем та запуталась, расплескалась по камням, мало-помалу погибая в собственном русле. И спасение одно, кажется — отыскать всё ж Сердце. Да у кого теперь спросить дорогу?

— Чего печальная такая, Еля? — Радим сел рядом с ней, поглядывая искоса. — Много плохого случилось. Но всё закончилось.

Она взглянула на него с удивлением. Как будто и правда он ни о чём сейчас не сожалел. Даже о женщине, которая, как ни крути, а была ему женой пять лет. Мало ли, что у неё на уме было — то уж дело другое.

— И что же ты? Не жалко тебе Димину?

Тот плечами пожал, вздохнул протяжно устремив взор куда-то на противоположный берег — кажется, в той стороне и лежало старое капище. И теперь там остался только прах колдуньи — так Леден сказал.

— Может, это странным покажется… — заговорил он вновь, крепко поразмыслив, — но сейчас, когда чары её разрушились, я понимаю, что совсем её не знал. Она спасла меня, верно. И это всё, что я помню ясно теперь. Всё остальное после — не моя жизнь. И я не могу отвечать за неё. И жалеть о том, что она закончилась. Теперь я обрёл то, чего всегда желал. Что обрёл однажды, но потерял волею случая, — Радим повернулся к Елице, мягко улыбаясь. — А ты? Ты разве не рада нашей встрече как будто?

Он обнял её за плечо так просто, будто не было между ними разлуки в пять долгих лет. Стиснул пальцами крепко и к боку своему прижал, слегка всё ж осторожничая: помнил ещё, что ранена она. Елица отстраняться не стала, хоть до того сильно захотелось руку его сбросить, что аж дурно становилось.

— Рада, что ты жив, конечно, — она улыбнуться попыталась, да не вышло, кажется. — Да вот не знаю теперь, что с этим со всем делать, Радим. Жизнь-то, она поменялась сильно. Пока ты под чарами Димины был.