Пламя моей души

Мужчина вздохнул, глядя в землю перед собой. И не хотел он как будто обижать её чем-то. Но, верно, для него не было всего того времени, которое Елица одна, без него, прожила. Казалось ему, что расстались они недавно совсем. И недавно он обнимал её в отцовском доме, теснил в угол их огороженный, чтобы соединиться с ней напоследок, перед дорогой долгой.

— Всё образуется, — сказал наконец. — Ты отвыкла от меня. Но это пройдёт, как снова вместе жить будем. И я поддержу тебя во всём, как в Велеборск вернёмся. Вместе со всем справимся, Еля.

Имя её он в самое ухо ей шепнул, касаясь его легонько губами. Распутал платок, сдёрнул с головы. Отвёл в сторону косу, скользя дыханием по виску. Елица глаза прикрыла, отдаваясь на волю знакомым, но и забытым уже давно его прикосновениям. Радим склонился ещё, намереваясь поцеловать.

— Постой, — шепнула Елица, отворачиваясь. — Я не могу так. Подожди.

Упёрлась локтем в грудь его, не позволяя ещё приблизиться.

— Что случилось? — Радим нахмурился, но настаивать и неволить не стал.

— Быстро всё, — она повела плечом, заставляя отпустить её. — Слишком.

Накинула вновь повой и завязывать принялась торопливо, кусая губу от досады. По ране, слегка растревоженной, точно огонёк быстрый бегал. И до того муторно становилось, словно ошибку большую она сейчас сотворить могла. Будто не с мужем собственным целоваться собралась, а с незнакомцем каким.

— Да разве ж быстро? — Радим улыбнулся, погладил её костяшками пальцев по щеке. — Столько не виделись. Да и понимаю я, что больно тебе сейчас. Просто хотел...

Он осёкся, когда Елица помотала головой и закрыла лицо руками. Подступали к горлу и вовсе рыдания душные — никак не сдержать. Что ж творится с ней такое? Отыскался потерянный супруг — к жизни былой ниточка, а радости в том и на мизинец не оказалось. Словно в неволю сызнова попала, ещё похуже многих. С нелюбимым обручённой женой жить.

Нелюбимым — так ясно теперь эта мысль в голове сияла. Прошло всё, хоть и в памяти осталось. Научилась она жить без него. Старалась, видно, сильно. Залечило всё время — то безжалостное порой, то заботливое. Теперь заполнило что-то другое душу и сердце. То, что не выкинешь так просто по воле одного лишь ласкового слова Радима.

— Слишком долго не виделись, — шепнула она, всё ж совладав с собой. — Я так много о тебе теперь не знаю. Ничего не знаю… Как ты оказался здесь? У травницы этой?

Подняла на него взор, едва удерживаясь, чтобы не потереть пальцами словно присыпанные песком веки. Радим свёл брови, качая головой, отвернулся было, не желая говорить. Но после долгого молчания, которое Елица постаралась терпеливо преодолеть, его голос всё ж зазвучал снова в тишине этого спокойного уголка.

— Пять лет прошло, Еля. Отрад погиб. И Борила. Это я знаю. Откуда-то. Может, не стоит ворошить былое. Пусть жизнь дальше идёт. Всё своим чередом.

— Я погибшим тебя считала! — почти крикнула Елица. — Думала, в сече полёг, а ты вон… И даже сказать ничего не хочешь. Объяснить.

Радим повернул к ней голову медленно — и в каждой черте его знакомого и в то же время чужого лица залегла усталость.

— Не в сече меня ранили, — уронил он. — Узнал я то, что мне не предназначалось. И не уверен, что тебе предназначается.

Елица ухватила его за ворот, тряхнула.

— Говори!

— Мы встали лагерем недалеко от этих мест, — Радим смолк было, но продолжил: — Когда наступали на остёрцев, гнали их к стенам города. Я с Отрадом никогда дружен не был, рядом с ним не ошивался. А тут заметил как-то вечером, что он собрался, вроде, куда-то. Да скрытно. То ли любопытство меня взяло. То ли подозрение — за ним пошёл. А там увидел, как он с кем-то из остёрцев встретился в месте укромном. Там и узнал, что Отрад — Светояра сын. Не Борилы.

Елица выпустила его рубаху из пальцев — до того рука вмиг ослабела. Она тряхнула головой, не веря. Не может такого быть. Он ведь на отца всегда так походил…

— Что же он. Предателем был, ты хочешь сказать?

И до того захотелось в заступу брата что сказать — но слов не находилось.

— Был, — сухо подтвердил Радим. — Он Сердце тоже искал, но с другой стороны. А там, как нашёл бы, хотел Борилу убить. Отцу он верен своему был. Да не тому, кто его вырастил. Кровь сильнее оказалась. Но я тогда молод был совсем, без хитрости. Вот меня и поймали. Пырнули пару раз ножом, но я вы вернулся, сбежал в лес. А там Димина меня нашла.

— Отец говорил, что ты погиб.

— Это тебе он так сказал, видно. И родичам моим. А что он ещё мог, если я пропал? А после Димина меня к себе привязала. Окаянная баба.

Елица опустилась взор в сияющую реку, да словно света не видела больше. Братец, в котором она всегда души не чаяла, заботливый и весёлый, на деле нёс в себе умыслы вовсе не добрые. Не за них ли покарали его Боги? За то, что предал того, кто воспитывал его и любил, как родного, за то, что смерти ему пожелал.

— Я не хочу винить никого и ни в чём больше, Еля, — Радим опасливо покосился на неё, видно, гадая, что она дальше делать станет. — Что было, то прошло давно. Но я рад, что мы снова встретились. Что Пряха привела тебя сюда. Как бы то ни было.