Пламя моей души

Она отстранилась тут же, сбрасывая руки его пленительные, под которыми, кажется, даже рубаха сохла быстрее. Она хотела попасть в эту ошибку, потонуть в ней. Как будто разум очистился вдруг от мирской шелухи, обнажая истинные желания. Здесь всё поворачивалось изнанкой — не скрыть ничего, видно каждую ниточку, каждый узелок вышивки на полотнище мироздания. И от себя здесь не убежать тоже.

Леден всё ж взял её за руку, и вместе они пошли тропкой узкой: только бок к боку и жаться. Скоро закончилась полоса мёртвого березняка — и открылась впереди весь изнаночная, которая в Яви была Полянкой.

Ни единой живой души не было там, лишь тени скользили полупрозрачные: и не мары, и не люди. Только остатки их, что почти растворялись в этом плотном воздухе, который не дарил жизнь, а лишь забирал по капле. Елица сжимала крепко руку Ледена, и, кажется, вышли они уже на открытую дорожку, а всё равно продолжали тесниться друг к другу, пытаясь хотя бы одеждой соприкасаться.

Тихая улица, тёмная, встретила пустотой надколотой крынки. Только пылью пахло здесь, и паутиной на лицо ложилось время застывшее.

Пустые избы, тёмные провалы оконцев без единого проблеска огонька в них. Вот покачивается калитка, зажатая с обеих сторон плетнем — и ни звука, хоть и покосилась она давно. Лишь иногда долетает будто бы шёпот леса кругом. Словно кроны деревьев колышутся сами, без ветра.

— Никогда так много по Нави не гулял, — буркнул Леден, заставив вздрогнуть.

— Скоро придём уже. Сейчас, за околицу только… — Елица с трудом собрала мысли воедино и облекла в слова.

Словно и они тут умирали, если молчать долго.

Катились по небу гранитные тучи вслед за путниками нежданными. И ни единого взора Богов не могло бы пробиться сквозь них. На то он и Нижний мир: из Ирия не дотянешься. И от понимания этого становилось вовсе не по себе. Как оно тут, без заступы, на которую нет-нет, да понадеешься.

Но Елица повернула голову к Ледену: вот её заступа. Как она могла не замечать этого раньше? Он всегда рядом был, как только встретились они. Оберегал, как мог, спасал не раз. Он был в её жизни неотступно, незримо порой — оттого-то и тянулась к нему душа теперь, словно ростками — к свету. Потому что давно он уже часть её.

Скоро осталась за спиной и весь молчаливая. Вытянулся по сторонам бор сосновый — и чем дальше шли смутно знакомой дорогой, тем шире он расступался, открывая простор травяной, да словно соков всех, красок лишённый. Терялись во мгле невысокие холмы жальника местного: старые совсем и поновее. Будто ещё одна весь раскинулась, да только та, в которой поселиться никто до срока не хочет.

Елица боялась запутаться. Пойти не туда, не отыскать здесь материнской усыпальницы, которую отец справил для неё — достойную княгини. Пусть и пожелала она упокоиться на родной земле, а не подле Велеборска. Но наитие смутное вело её незримо. Нет, всё здесь так же, как и в Яви, хоть и другое как будто — не заблудиться. И вот уже она пошла чуть впереди, а Леден лишь доверился ей, ступая следом, не отпуская руки её. Только на миг она остановилась, призадумавшись — показалось, тропинка не туда свернула — а после дальше пошла. Всё верно ведь. Там, где в Яви направо надо идти, в Нави — налево вовсе.

Курган матери не отличался здесь от других, хоть в Яви был выше значительно. А тут — чуть больше, чем в рост человеческий, поросший густой травой, обмытый дождями до покатости болотной кочки. И тут всё открыл Нижний мир, как должно: смерть всех уравнивает, какую бы насыпь над прахом ни устроили люди, здесь она будет ровно такой, как у остальных. Неведомо как Елица сумела узнать курган, но она пришла к нему почти не сомневаясь, и остановилась подле, чуть задрав голову к его вершине.

И как ни хотелось оставить руку в ладони Ледена, а пришлось разорвать соприкосновение.

— Будь здесь. Не ходи за мной.

— Я должен видеть тебя, — настоял княжич, вновь поймав за кончики пальцев.

— Тогда просто не подходи близко.

Елица мягко высвободилась, прошла ещё вперёд, к самому подножию пологого холма, обогнула его, дойдя до той стороны, с которой был засыпанный землёй вход. Конечно же, внутрь она попасть не сможет, но может позвать матушку и надеяться, что она откликнется.

— Я почти не знала тебя, — тихо заговорила Елица, прикладывая ладонь к мохнатому, колючему от сухой травы боку кургана. — Но я прошу помочь мне. Мне больше некуда идти. Я не знаю других дорог, кроме той, что привела меня сюда. К тебе. За последними ответами.

Елица опустилась на колени, скользя рукой вниз по сухим стебелькам, словно по щетине, не зная, что ещё сказать. С чего она вообще решила, что сумеет встретиться с матерью здесь? Может, и не захочет та показываться… Здесь вообще может случиться всё: это совсем другой мир, чуждый живым, враждебный. И страшно было осознавать, что и правда — идти-то больше некуда. Спросить не у кого.

— Встань, — велел спокойный и твёрдый голос.