Пламя над Англией

— Да, я слышала об этом от моего Мавра, иначе я бы послала его к дьяволу и велела бы подыскать кого-нибудь из осаждающей меня алчной толпы. — Она глубоко вздохнула, отчасти искренне, но в то же время стараясь внушить красивому юноше, что рядом с ним одинокая и несчастная женщина. — Если бы ты знал, как я устала от людской жадности! Каждый из них, подержав мне стремя, когда я сажусь на лошадь, уже уверен в праве требовать деньги, титулы и Бог знает что! А где же мне искать тех, кто будет служить ради любви ко мне, Робин? — И королева снова тяжко вздохнула, отчего сердце юноши наполнилось жалостью.

— Среди десяти тысяч тех, кто, подобно мне, хоть раз видел вас, ваше величество, и среди тысяч тех, кто не испытывал этого счастья! — горячо воскликнул Робин.

— Надеюсь, что это так, милый Робин, — с тоской промолвила Елизавета. — Я хотела приблизить тебя к себе, но благо королевства превыше всего. А когда ты с Божьей помощью возвратишься в добром здравии, то найдешь в своей королеве благодарную и любящую женщину.

Королева вновь обрела выражение царственного достоинства и вновь дала преклонившему колено Робину поцеловать ей руку. Затем она улыбнулась и потрепала его по щеке.

— Это мальчики отдают все и не требуют ничего, — на сей раз абсолютно непритворно вздохнула Елизавета, — и нам, увы, приходится только верить им на слово. Я бы оказала тебе какую-нибудь милость, чтобы ты хранил в своем сердце память обо мне, но, боюсь, что это лишь увеличит опасность, которой ты подвергаешься. Так что иди своим путем!

Робин вернулся к себе и, переодевшись в более скромное платье, отправился к Уолсингему в его дом у городской стены. Повидавшись там с сэром Джоном Хокинсом и двумя стряпчими, он подписал документы, дающие государственному секретарю право использовать его корабли в морском флоте королевы.

— Значит, твои дела в порядке, — заметил Уолсингем. — Если ты поужинаешь со мной завтра в Барн-Элмс, мы обсудим детали твоей миссии.

Во время приятного семейного ужина серьезные манеры и серьезные дела были на время отложены. Государственный секретарь повеселел, насколько позволяла присущая ему сдержанность, а его дочь, чей муж, сэр Филип Сидни, 87 тогда сражался в Нидерландах, тщательно скрывала свое беспокойство. Они изо всех сил старались, чтобы Робин чувствовал себя, как дома, но при этом напомнили Эбботс-Гэп и надежду, что Синтия когда-нибудь придаст ему красоту и блеск своим присутствием.

— Я обязательно вернусь! — внезапно воскликнул он, и Френсис Сидни понимающе взглянула на него, вернув ему твердость.

— Конечно вернетесь — как и мой дорогой супруг, — сказала она с небольшой испуганной паузой в середине фразы и ободряющей улыбкой в ее конце. — Поверьте взрослой замужней женщине, — ей было всего девятнадцать, — мы предпочитаем испытание нашей храбрости отсутствию причин для нее.

Следовательно, Френсис знала о Синтии, иначе она бы не произнесла этих слов. Робин густо покраснел, но был доволен. Он обернулся к сэру Френсису.

— Мистер Грегори из Лайма — весьма наблюдательный джентльмен, — заметил юноша.

Сэр Френсис тоже покраснел, хотя и не так густо, как Робин.

— Думаю, что мистер Грегори обладает природным даром наблюдательности, — согласился он.

— Он помогает ему узнавать содержание писем по надписям на них, — продолжал Робин.

Сэр Френсис едва не подавился, хотя в этот момент ничего не ел.

— Такие вещи называют вторым зрением, — буркнул он.

Робин улыбнулся.

— Счастлив узнать об этом, сэр, — с уважением произнес он. — Ибо иначе я бы назвал это первым зрением, так как мистер Грегори, кажется, узнает содержание писем даже раньше тех, кому они адресованы.

Френсис рассмеялась, и Уолсингем присоединился к ней, хотя его веселье было не вполне искренним. Леди Урсула, его жена, понятия не имела, о чем идет речь. Поднявшись, Уолсингем обратился к ней:

— Дорогая, мы с нашим гостем пройдем ко мне в комнату и, наверное, засидимся допоздна.

Робин простился с леди Урсулой и поднес к губам руку Френсис Сидни, которая вернула ему любезность ответным пожатием и блеснувшими в глазах слезами, но ничего не сказала, ибо слова не принесли бы никакой пользы им обоим. Френсис жила в ожидании страшного дня, который наступил через два месяца и лишил Елизавету драгоценнейшего бриллианта в ее короне. Робин отправлялся с опаснейшей миссией, не сулившей ему ни почестей, ни наград, и настолько секретной, что даже его возлюбленная не должна была знать, где он находится и что делает, пока все не будет кончено.

Робин последовал за сэром Френсисом в библиотеку.

— Приступим к делу.

Улыбнувшись, секретарь указал юноше на стул у большого квадратного стола. Пока Робин усаживался, он подошел к бюро в углу комнаты, отпер один из ящиков и вынул несколько документов и маленькую записную книжку. После этого он сел напротив Робина.

— Вот твой заграничный паспорт, — сказал Уолсингем, развернув пергамент с большой печатью и подписью лорда Берли внизу. — Ты можешь путешествовать с пятью лошадьми и двумя слугами. — Он протянул пергамент через стол.

— Зачем мне столько? — спросил Робин.