Пламя над тундрой

Его глаза смотрели иронически. — Так может и уважения не хватить.

— Прекратите болтать! — Учватов даже притопнул ногой и взмахнул бланком радиотелеграммы с «Томска». — Вот настоящая власть, и мы ей служим! Вы слышали, что я сказал?

Он хлопнул дверью и вышел. Его фигура мелькнула мимо окон. Фесенко засмеялся:

— Покатился наш шарик. Как тебе, Василий Никитович, нравится его приказ? — и передразнил Учватова — «Уважать»… «Служить»… Всех на свой аршин меряет, прислуживает, под ноги стелется, лижет… гад! — выругался Фесенко. — Да сдается мне, что с приходом «Томска» невеселые изменения в нашем Ново-Мариинске произойдут. Владивосток-то уже сколько раз справлялся, не прибыл ли Громов. Значит, он очень здесь нужен Колчаку. А может, еще кому-нибудь?

Титов подошел к окну, по привычке осмотрел сероватый под ветром лиман. Солнце пряталось за тучи. Большие тени ползли по воде, как предвестники чего-то печального, угрожающего. В Ново-Мариинске было заметное оживление. Между домами сновали люди, небольшая кучка собралась на берегу лимана, где покачивался на якоре катер управления уезда.

— Ждут, — усмехнулся Титов и хотел отвернуться, как далеко на горизонте, у мыса Земли Гека, он заметил текшую точку: — А вон и «Томск»!

Фесенко подбежал к Титову:

— Он!

Пароход заметно приближался. Моторист толкнул товарища в плечо:

— Идем. Все же интересно посмотреть, кто к нам в начальство прибыл! Может, новости какие узнаем.

Приход парохода для жителей Ново-Мариинска всегда был большим событием, а на «Томске» к тому же прибывало новое начальство уезда. Когда Фесенко и Титов с другими служащими радиостанции спустились в поселок, почти все его население высыпало на улицу. По узкому деревянному мостку через Казачку новомариинцы спешили на берег лимана, к пристани, как называлась полоса берега за канцелярией начальника уезда. Люди оживленно переговаривались, то и дело посматривая на лиман, где уже отчетливо виднелся пароход. У одних глаза были полны обыкновенного любопытства, у других — жадного ожидания и удовлетворения, у третьих — где-то в глубине пряталось беспокойство и страх. По берегу носились дети, кричали от возбуждения — им передалось настроение взрослых. По лиману гуляли невысокие волны. Они набегали на берег, рассыпались с шумом и всхлипыванием. Ветер подхватывал водяную пыль и нес ее на собравшихся. Катер плясал на волнах. Два матроса возились у мотора и никак не могли его завести. С берега им подавали советы, но в ответ долетали обрывки ругани.

Позднее других к берегу пришли коммерсанты: Бирич, Сукрышев, Бесекерский, Тренев и Перепечко. Они стояли кучкой в стороне от толпы и неторопливо переговаривались. Около них суетился Учватов. Руки его беспокойно шевелились. Он минуты не мог спокойно оставаться на месте, переходил от одного мариинца к другому, сыпал словами. Его глазки шныряли по толпе. Заметив флегматично покуривавшего трубку свенсоновского приказчика Джозефа Маклярена, он подбежал к нему:

— Когда будет мистер Свенсон? Он, должно быть, не знает, что к нам прибывает новая власть.

Маклярен вынул трубку изо рта, хотел что-то ответить, но только пожал плечами и снова водворил трубку на место. Его лицо — грубое, словно небрежно вытесанное из базальта, оставалось непроницаемым, как и чуть синеватые глаза. Учватов не обиделся на молчание американца. Он пообещал ему, доверительно тронув за рукав:

— Как только с «Нанука» будет телеграмма, я сразу же принесу ее вам. О, я очень уважаю мистера Свенсона. Может быть, вы хотите что послать мистеру Свенсону, так я с удовольствием!

Учватов пристально следил за коммерсантами и за приближающимся пароходом. К берегу подошла в легкой горностаевой шубке Елена Дмитриевна. На ее пышные медно-красные волосы небрежно была наброшена дорогая оренбургская шаль. Говор на берегу ненадолго стих. Все провожали, кто оценивающим, кто завистливым, кто злым недоброжелательным взглядом, высокую, красивую молодую женщину. Елена Дмитриевна шла неторопливо, даже чуть лениво, словно неохотно, и держала на поводке своего огромным Блэка. Казалось, что он тащил ее к коммерсантам. Навстречу Елене Дмитриевне подбежал Сукрышев. Полненький, краснолицый, с редкой и нежной белокурой бородкой, в короткой тужурке и сверкающих новых, громко поскрипывающих сапогах. Он был чуть под хмельком.

— Дорогая Елена Дмитриевна, позвольте, — он поймал руку женщины и припал к ней толстыми мокрыми губами, точно поставил печать. По лицу Елены Дмитриевны, пробежала гримаса брезгливости, но ой не заметил этого. — Мы рады вас видеть!

— Спасибо, спасибо! — зеленые глаза с насмешкой смотрели на Сукрышева, а он, подхватив Елену Дмитриевну под руку, подвел ее к коммерсантам. Маклярен коротко кивнул, не вынимая трубки:

— Гуд дэй!